Маринус Виллем де Фиссер, "Японский фольклор"

М.: Изд. дом «Серебряные нити», 2016.






Перевод А.Г.Фесюна

Книга голландского востоковеда М.В. де Фиссера «Японский фольклор» представляет собой фундаментальный труд, без которого не обойтись в любом серьезном изучении вынесенной в название темы. Рассчитанная в первую очередь на профессиональных филологов и религиоведов, она, несомненно, окажется интересной и «любителям», увлеченным восточной культурой и уже обладающим о ней определенными знаниями. На основе богатого фактического материала ученый исследует основные образы японского народного творчества — лис и барсуков, собак и кошек, горных чудищ Тэнгу.

Лисы и барсуки

С древних времен лис и барсуков боялись, как предвестников зла, как существ, преследовавших людей и овладевавших ими; им же поклонялись, как богам из бесчисленного синтоистского пантеона.

Наделение лис магическими свойствами пришло в Японию из Китая в далекой древности. В Японии на века укоренились китайские представления о предзнаменованиях, связанных лисами. Само появление этих животных, их крики, спаривание – все считалось предзнаменованием, в большинстве случаев – дурным. Расцвета своих магических сил лисы всегда достигали к старости, в соответствии с китайской концепцией, гласящей, что жизненный дух (цзин) всех существ неуклонно усиливается с возрастом.

В японском лисьем культе прослеживается и индийское влияние. С лисами ассоциировалась Дагини Тэн — японская инкарнация индийских божеств Дакини, дарующих магическое знание. Дагини Тэн являлась людям в снах в образе женщины, оставляющей в руках спящего свои волосы в виде лисьего хвоста. А в знаменитой легенде о лисе-оборотне Тамамо–но маэ Индия упоминается как место, откуда пошли волшебные лисы.

В одиннадцатом веке впервые упоминается о том, что лисам поклонялись в синтоистских храмах, начиная с главного святилища синто в Исэ. В хрониках того времени содержится история об аристократе из рода Фудзивара, который понес жестокое наказание за то, что убил в Исэ лисицу.

Лисий культ с незапамятных пор был связан с культом риса — лисы считались посланцами божества Инари, дарующего урожай, однако особенно расцвел в этом качестве в семнадцатом веке. Храм Инари Тайся в Киото стал центром всех культов лис в империи; в восьми восточных провинциях Канто главой всех лис стала Инари из Одзи. На новый год они собирались у подножия дерева, чтобы поклониться своей божественной повелительнице и обеспечить урожай риса в следующем году.

За осквернение святых мест, связанных с лисами, Инари жестоко карала - сумасшествие, самоубийства и смерть от ударов молнии падали на голову несчастного преступника и его семьи. Божественные лисы–охранительницы посылались богиней в монастыри и храмы как вознаграждение за искреннее поклонение; немалое богатство даровалось божественными лисами тем, кто спасал их или каким–то образом помогал. Одновременно Инари чувствовала себя ответственной за проступки, допускавшиеся ее подчиненными лисами, и жестоко их наказывала. Она также давала им различные ранги, которые они могли купить за деньги, собранные из ящиков для подаяния в храмах. Божественные лисы, проживавшие в буддийских храмах, не только защищали их от огня и прочих несчастий, но служили также божествами–охранителями монахов и давали устные и письменные предсказания верующим.

В японской фольклорной традиции лиса часто выступает в роли оборотня. Лисы превращаются в прекрасных женщин и соблазняют мужчин, которые, вступив с ними в связь, умирают. Древнее предание повествует о лисице, принявшей облик очаровательной девушки и вышедшей замуж за человека, с которым прожила долгую жизнь. Она родила здорового мальчика, чьи потомки до четвертого поколения отличались особой силой, но всю жизнь боялась собак, даже маленьких щенков, смертельных врагов лис, которые всегда чуяли их истинную природу. Лисы в женском образе проникали даже в императорский дворец, чтобы дразнить молодых придворных.

О присутствии лис в темное время возвещали «лисьи огоньки». Согласно поверью, они происходили от горящих лошадиных костей, которые лисы носили в пасти. По другим объяснениям огоньки происходили от дыхания лис, от жемчужин на кончиках их хвостов. Излюбленный сюжет японского фольклора — лиса, насылающая на людей морок. Начало десятого века принесло нам ставшую впоследствии очень популярной легенду о том, как лисы принимали человеческий облик и обманывали людей всевозможными способами. Предание двенадцатого века повествует о том, как лисы, заполонившие столицу, потчевали людей «яствами» из конского навоза и коровьих костей, выменивали ценности на старые сандалии и обноски, черепицу и камешки, кости и рога, временно превращенные в золото, серебро и шелк. Иногда они забавляли людей миражами, показывая замки, всадников в боевом порядке и длинные процессии даймё. Не всегда, однако, лисам удавалось заморочить людям голову; если они не были достаточно искушены в своем сложном искусстве, то их быстро обнаруживали, и они становились посмешищем для тех, кого собирались обмануть.

Народные поверья приписывали лисам способность вселяться в людей. Одержимости лисой приписывали сумасшествие, меланхолию, истерию и другие недуги. Женщины, слабые мужчины и дети были основными жертвами этой напасти, которую излечивали различными способами. Пациента принуждали вдыхать дым от горящего волчьего помета, или пить редкий чай, или глотать зажаренные листья сикими (illicium religiosum); все это, как считалось, было для лис отвратительным и могло изгнать их из порабощенного тела. Иногда лисы овладевали людьми и вызывали у них болезни в отместку за какое-то зло. Однако порой вселялись и с добрыми намерениями, чтобы придать человеку сил, например, в благодарность за ночлег.

Зачастую лиса овладевала кем–то под воздействием человеческого колдовства. Существовало место, где такая лисья магия процветала много веков – гора Идзуна в провинции Синано. «Учение Идзуна», комбинация старой лисьей магии с культом Великого Тэнгу, упоминалось в источниках пятнадцатого века, однако достигло пика своей славы в семнадцатом столетии. С того времени оно становится хорошо известно как могущественная магия, с помощью которой колдун побуждал лису, которая находилась у него в услужении, овладевать кем–то или рассказывать ему обо всем, что ему хотелось знать. Учение Идзуна практиковали и миряне, и буддийские служители, однако когда монах заходил слишком далеко и извлекал много выгоды из славы, обретаемой от успешных изгнаний лис, которых он сам же побуждал овладевать людьми, вмешивались власти и ссылали его в другую провинцию.

В период расцвета школа Идзуна имела храмы на вершинах многих гор. Синано, Кодзукэ, Идзумо и некоторые другие провинции были густо населены семьями, имевшими в услужении лис, которых они побуждали преследовать своих врагов или богатых людей, от которых желали что–то получить. Неудивительно, что таких семей боялись и сторонились; никто не позволял своим детям вступать в брак с их членами. Внезапный взлет и падение у бедных и богатых, кражи, болезни и необъяснимые происшествия – все приписывалось их влиянию. Магическая сила, которую эти люди получали от лис, считалась безграничной.

Помимо лис в японском фольклоре был очень популярен старый барсук (тануки). Изначально барсук не был тем безобидным персонажем, каким его знали в позднейшие времена. Он топил охотников, осмеливавшихся стрелять уток на горном озере, налетая в виде старой карги в мерцающем свете на всякого, кто приближался к берегу, являлся в виде громадного, совершенно черного буддийского монаха в старой часовне и пожирал людей. Барсуки слетали с неба в виде сверкающей кометы, или падали в виде пылающих человеческих голов перед ошарашенными людьми, стучали в ворота посреди ночи и заставляли свои жертвы идти в заколдованные дома, где до смерти пугали их своими штучками. Они сжигали своих умерших по буддийскому ритуалу и просили помощи у монахов монастырей, которых преследовали еще предыдущей ночью.

Однако со временем тануки стали гораздо более безобидными, играя шутки с простодушными деревенскими жителями, обманывая юношей и девушек, принимая облик миловидных служанок, являясь монахам в облике будды Амида на розовом облаке. Теперь они помогали и развлекали людей больше, чем мешали им - ясными лунными ночами веселили людей игрой на своих животах–барабанах, иногда тануки одалживали людям деньги, дарили драгоценные мечи; иногда развлекали их миражами в виде величественных замков или шумных базарных площадей; селились как монахи в монастырях и продавали крестьянам свои рисунки, которым такие произведения очень нравились.

Тэнгу

Как и другие персонажи японского фольклора, за свою многовековую историю Тэнгу пережил значительные трансформации.

В восьмом веке мы видим лишь китайских Тэнгу-метеоров, совершенно неизвестных японскому народу. Японские Тэнгу появляются в десятом веке как демоны лесов и горных ущелий, обманывающие людей и заманивающие их музыкой.

В одиннадцатом веке мы получаем обильные сведения о Тэнгу из Кондзяку Моногатари. То, что столь большое количество легенд посвящено Тэнгу, доказывает немалую популярность этой фигуры. Он имел облик коршуна, однако мог превращаться в будду, монаха или монахиню, чтобы обманывать людей, в особенности – священников, и вредить буддийскому Закону. Но его силу можно было превозмочь могущественными заклинаниями. Считалось, что Тэнгу пришел из Индии ( его идентифицировали с Гарудой) и был способен перерождаться в человеческом облике. Он жил в горах, где ему поклонялись те, кто желал обрести магические силы. Он овладевал людьми и говорил их устами, либо уносил их по воздуху прочь в своем исходном облике коршуна.

В двенадцатом веке Тэнгу считали наказанным духом умерших. Впервые в это время мы читаем о пути Тэнгу как о наказании в аду для гордых монахов, чья благочестивость была лишь внешней; также впервые – о храме Тэнгу и об изображении Тэнгу, «Повелителе Небес». Теперь они уже не только враги буддизма, но также вредят самому императору, которого ослепляют, вероятно, чтобы вызвать хаос в мире.

В тринадцатом веке перед нами предстает уже иная картина. Рядом с высокопоставленными монахами, попавшими после смерти на путь Тэнгу из-за своей гордыни или еретических взглядов, мы находим упоминание о злом духе императора Сутоку, ставшим Тэнгу по причине ненависти к своему брату, и о другом Тэнгу, который, околдовав несколько людей, открыл, что является духом императора Го Сиракава, и потребовал поклонения своей особе. Получать почести от людей являлось целью Тэнгу, равной низвержению мира в хаос и противостоянию буддизму. Впервые их называют моно-но кэ (духи, или души существ) и считают принадлежащими тому же классу существ, что и лисы.

В это же время они начали появляться в облике горных отшельников ямабуси, а также мастеров фехтования. Они вызывали войны и пожары, в первом случае напоминая китайских Тэнгу-метеоров, вызывавших войны в том месте, где они падали на землю, а во втором – китайскую птицу чжи-няо, мстившую людям, поджигая их дома.

Четырнадцатый век дает нам новый материал в описании способов наказания Тэнгу в аду. Они сжигались пылающей сетью или расплавленным свинцом, а через некоторое время снова оживали.

Теперь также проводятся различия между хорошими и плохими Тэнгу. Хорошие командовали плохими и наставляли монахов в священных ритуалах и учениях. В то время стала популярной фигура Тэнгу, танцующего ночью. Уже в Кондзяку Моногатари мы читаем о танцующих в горах монахинях, которых считали Тэнгу; самураи, танцевавшие, смеявшиеся и певшие после смерти Тайра Киёмори, считались околдованными Тэнгу. Пьянство, танцы и пение все более и более становились характерными развлечениями этих демонов.

В это время впервые появляется канонический образ Тэнгу как длинноносых существ - безусловно, наследие изначальных птичьих клювов.

Пятнадцатый и шестнадцатый века не принесли новой информации. В семнадцатом мы впервые читаем о необычайной силе, с помощью которой одержимые ими люди способны бросать огромные камни, как перышки. Они заставляют одержимых исполнять захватывающие дух пируэты на вершинах скал, крышах домов и храмов.

В некоторых источниках описаны добрые Тэнгу, охранявшие буддизм. Они служили в монастырях, а после охраняли их от пожаров, живя в криптомериях у ворот; либо они спускались из своих бриллиантовых дворцов на неприступные горные вершины, чтобы за ночь построить прекрасный монастырь.

В восемнадцатом — девятнадцатом веках мы видим расцвет образа Тэнгу не только в японской народной культуре, но и в трудах авторитетных ученых. В этот период облик персонажа сформировался таким, каким он известен сейчас. Тэнгу жили на горных вершинах, хватали людей, совершавших в их лесах неподобающие действия и разрывали их на части. В облике ямабуси они похищали детей, а потом возвращали их с поврежденным рассудком. Деревенские жители днем и ночью били в гонги и барабаны, призывая Тэнгу вернуть ребенка криками: «Отдай! Отдай!» С другой стороны, мы видим Тэнгу как слуг в монастырях, которые они охраняли и одаряли всевозможными чудодейственными подарками.

Тэнгу показывали свою силы, бросая огромные камни и вырывая деревья, и были опасны для тех, кто осмеливался бросить им вызов. Когда Тэнгу ярились, собирались тучи и становилось темным-темно, дождь лил не переставая, гром и буря разражались над головами несчастных жертв. Горе тому, кто повреждал их деревья, пусть даже он срывал всего один лист!

Тэнгу веселились и плясали ночью в своем прекрасном дворце глубоко в горах и исчезали вместе с дворцом на рассвете. Те драгоценные подарки, что они делали посещавшим их людям, в действительности оказывались не имеющими никакой ценности.

Тэнгу поднялись до ранга божеств леса, которым для умиротворения делались подношения. Пренебрегавшие этим сталкивались с массой мелких неприятностей или с большими несчастьями. Когда женщины или нечистые люди заходили в их владения, они разрывали их на куски и разбрасывали их тела в лесах и горных ущельях. Они вызывали дождь и ветер, возмущали вихри, поднимавшие людей в воздух.

Тэнгу приносили удачу охотникам, которые обещали им подношение рыбой и передавали свое искусство в стрельбе и фехтовании похищенным мальчикам. Верхушки деревьев были их любимыми местами пребывания, а празднества – любимым развлечением.

*     *     

Поразительно, однако об одном из величайших востоковедов М.В.де Фиссере не сохранилось почти никаких сведений. Долгие поиски в интернете, письма на адреса однофамильцев не дали результата. Наконец обращение к директору библиотеки Лейденского университета принесло плоды: в синологическом журнале “Toung Pao” за 1930 год (сс.451-452) он отыскал некролог, подписанный J.J.L.Duyvendak’ом, из которого и стало возможно почерпнуть минимальную информацию.

Маринус Виллем де Фиссер родился 23-го октября 1875 года в голландском городке Stavenisse провинции Zealand. Часть своего образования он получил в Бреда, а в 1893 г. поступил в Лейденский университет на отделение классической филологии. В 1900 г. он с отличием закончил обучение, представив дипломную работу, озаглавленную De Graecorum diis non referentibus speciem humanam. Через короткое время после получения степени занимается этнологическими исследованиями в Берлине, Париже и Лондоне. Интерес к этой области вскоре приводит его к изучению китайского языка, сперва под руководством Шигеля, а затем – деГроота. Он решает заниматься востоковедением и в 1904 г. поступает на дипломатическую службу в качестве переводчика при Голландской миссии в Токио. Серия публикаций, вышедших за время пребывания де Фиссера в Японии, доказала, что его востоковедческие штудии приносят великолепные плоды.

В 1909 г., приехав домой в отпуск, де Фиссер получает назначение Куратором («Консерватором») Дальневосточной секции Лейденского этнографического музея. Новая должность вполне его устраивала. Он возобновил занятия с деГроотом и немедленно приступил к написания объемного труда «Дракон в Китае и Японии», который Голландская Кородевская Академия Наук выпустила в 1913 г. Эта работа в 1914 г. принесла ему премию Станислава Жюльена от парижского Institute des Inscriptions et Belles Lettres. Без сомнения, под влиянием своей работы в Музее он все более и более интересуется буддологическими исследованиями, и в 1915 г. выходит его первый труд в этой области – «Бодхисаттва Ди-цзан (Дзидзо) в Китае и Японии» (опубликовано издательством Ostasiatische Zeitschrift).

В 1917 г. была восстановлена кафедра японского языка - в подтверждение традиционного интереса, с которым Голландия относилась к Японии, и де Фиссер стал ею руководить. На следующий год был избран действительным членом Голландской Королевской Академии наук в Амстердаме.

Продолжая свои буддийские исследования, он публикует в 1923 г. труд «Архаты в Китае и Японии». Следующие годы были посвящены работе, заказанной ему для серии Buddhica, Documents et travaux pour l’etude du Buddhisme, под названием «Буддизм в Японии; сутры и церемонии, седьмого и восьмого веков н.э. и их история в позднейшее время». Это оказалось его последним крупным произведением; манускрипт был окончен и отпечатан, вышли две его первые части, однако де Фиссер не дожил до завершения публикации.

Вот как звучала посмертная оценка его качеств как ученого и человека:«ДеФиссер был чрезвычайно внимательным ученым, всегда старавшимся дать другим возможность воспользоваться его знаниями, неустанно занимавшимся разбором тех мелочей, о которых его спрашивали. Приветливый, он всегда был доступен для своих студентов. Его научная работа была конкретной и точной; он никогда не спешил к скорым выводам. С колоссальной трудоспособностью он исследовал большие объемы китайских и японских текстов, собирая и классифицируя нужные сведения; под его пером многочисленные детали, казалось, легко располагаются в нужном порядке, представая в ясных и простых формах.»

М.В.де Фиссер скончался 7 октября 1930 года, оставив вдову и единственного сына.