Перл-Харбор: эксгумация призраков
Как президент США заставил Японию напасть на свою страну
"...общественное мнение не знает истории."
Рузвельт - Сталину, Тегеран, 1.12.1943
Нетрадиционный взгляд на причины Тихоокеанской войны. Историк Юрий Бандура исследует обстоятельства, приведшие к ее началу, и приходит к неоднозначным заключениям. В работе использованы новые источники. Публикуется впервые (с сокращениями).
Заключение. Невыученные уроки истории.
В анналах истории ХХ века Япония навсегда осталась агрессором, развязавшим войну на Тихом океане и тем самым замкнувшим круг большой мировой войны. Америка осталась жертвой, давшей агрессору справедливый отпор. Все это - на основании того неоспоримого факта, что первый выстрел был совершен Японией. Но есть, как мы увидели, и другие неоспоримые факты, которые указывают, что в данном случае агрессия была совершена формальным агрессором под давлением формальной жертвы агрессии – то есть, была спровоцирована.
«Правду» искать бесполезно. Вопрос о том, кто не по форме, а по существу «начал первым», всегда толкуется в чью-либо пользу, а потому не имеет объективного ответа. Вопрос о том, какой должна быть мера ущерба «национальным интересам», оправдывающая военный ответ «партнеру», тоже не имеет решения, поскольку всегда решается субъективно, будь то общественным консенсусом или по усмотрению всевластного правителя и его ближайшего окружения.
История начала Тихоокеанской войны не может дать ответа на эти вопросы. Однако она дает достаточно материала для размышлений о том, как такое вообще могло произойти? В конечном итоге – о том, возможно ли вообще исключить войны из практики «согласования» национальных интересов, которые всегда вступали и, очевидно, всегда будут вступать в противоречия и конфликты?
Описанный в исследовании процесс во многом выглядит как цепь частных, почти случайных событий. Но в этих частностях нетрудно увидеть отражение фундаментальных обстоятельств, выходящих далеко за рамки международной политики. В том числе - природной неспособности человека усваивать бесконечно противоречивую информацию о событиях в сложном окружающем мире и делать на основании ее анализа безошибочные выводы. Соответственно, формирование национальной политики строится на основе собственных представлений лиц, принимающих решения, о процессах, протекающих как в собственной стране, так и за ее пределами. Представлений в лучшем случае далеко не полных, в худшем – неадекватных. Плюс к тому – уходящее корнями в доисторическое прошлое стремление дожимать оппонента вплоть до полного «обнуления» его интересов, демонстрируя при этом силу и уверенность в своей правоте.
Все попытки найти коллективные договорные способы разрешения конфликтов, по сути, направлены на то, чтобы сдержать эти основные инстинкты и компенсировать недостатки человеческой природы. Результаты этих попыток, к сожалению, не внушают большого оптимизма.
Поучительна история их краха в первой половине ХХ века.
National Archives of Canada
Ко времени начала второй мировой войны в цивилизованном мире уже сложилось общее понимание того, что войны не есть нормальный способ решения мировых проблем, и, более того, формировались определенные механизмы их предотвращения. С1920 г. существовала Лига Наций, созданная специально «для развития сотрудничества между народами и для гарантии их мира и безопасности». Существовал подписанный в 1928 по инициативе Франции и США «Пакт Бриана – Келлога» («Парижский пакт»). Первая его статья гласила: «Высокие Договаривающиеся Стороны торжественно заявляют от имени своих народов…, что они осуждают обращение к войне для урегулирования международных споров и отказываются от таковой в своих взаимных отношениях в качестве орудия национальной политики». К концу 1928 г. этот пакт подписали 63 государства, включая СССР.
Заслуживает отдельного внимания конвенция об определении агрессии, проект которой был предложен Советским Союзом в феврале 1933 г. на проходившей в Женеве международной конференции по разоружению. Инициатива была одобрена комитетом по безопасности Лиги Наций, однако в итоге была подписана лишь СССР и граничившими с ним государствами за исключением Китая, Монголии и Японии. Цель подписантов состояла в том, чтобы «в интересах всеобщей безопасности определить возможно более точным образом понятие агрессии, дабы предупредить всякий повод к ее оправданию».
Заслуживает отдельного внимания конвенция об определении агрессии, проект которой был предложен Советским Союзом в феврале 1933 г. на проходившей в Женеве международной конференции по разоружению. Инициатива была одобрена комитетом по безопасности Лиги Наций, однако в итоге была подписана лишь СССР и граничившими с ним государствами за исключением Китая, Монголии и Японии. Цель подписантов состояла в том, чтобы «в интересах всеобщей безопасности определить возможно более точным образом понятие агрессии, дабы предупредить всякий повод к ее оправданию».
Помимо простого случая объявления войны, Конвенция признавала агрессией, в частности, вторжение вооруженных сил какого-либо государства, хотя бы без объявления войны, на территорию другого государства; поддержку вооруженных банд, образованных на его территории и совершивших вторжение на территорию другого государства; отказ принять на своей собственной территории все возможные меры для лишения этих банд всякой помощи или покровительства.
Во избежание кривотолков конвенция подчеркивала: «Никакое соображение политического, военного, экономического или иного порядка не может служить извинением или оправданием агрессии». В Приложении к документу разъяснялось: агрессия не может быть оправдана ни политическим, ни экономическим или социальным строем государства - жертвы агрессии, ни недостатками, приписываемыми его управлению; ни беспорядками, проистекающими из забастовок, революций, контрреволюций или гражданской войны. Отмечалась также недопустимость агрессии ссылками на те или иные действия в международных делах, включая и сферу экономических взаимоотношений.
На Нюрнбергском процессе главный обвинитель от США Р.Джексон назвал эту конвенцию «одним из наиболее авторитетных источников международного права», хотя случаи ее практического применения неизвестны. Более того, сам же Советский Союз неоднократно действовал в открытом противоречии с закрепленными в ней принципами (ввод войск на территорию Польши в сентябре 1939 г., отторжение от нее Западной Украины и Западной Белоруссии, развязывание войны с Финляндией, присоединение к СССР Литвы, Латвии и Эстонии).
Точно так же вели себя и другие державы. Лига Наций лишилась возможностей влиять на поддержание мира едва ли не сразу же после того как возникла. США так и не вступили в Лигу, предпочтя не связывать судьбу своей страны с европейскими передрягами. И Лига фактически превратилась в организацию под преобладающим влиянием Парижа и Лондона, вынужденных залечивать увечья, полученные в мировой войне и изначально не готовых тратить силы и средства на обеспечение мировой безопасности.
Позиция США не дала сложиться еще одному европейскому механизму безопасности. По договоренности между лидерами государств – победителей в Первой мировой войне президент Соединенных Штатов В. Вильсон и премьер-министр Великобритании Д. Ллойд-Джордж в обмен на некоторое смягчение требований Парижа к поверженному Рейху обещали премьер-министру Франции Ж. Клемансо гарантировать безопасность ее границ от посягательств со стороны послевоенной Германии. Лондон быстро приступил к выполнению обещанного, подписав с Парижем в июле 1919 г. гарантийный договор. Но он мог вступить в силу лишь после того, как такой же договор будет подписан между Францией и Соединенными Штатами. Конгресс, однако, отказал Вильсону в ратификации не только этого документа, но и всего Версальского договора.
Торжественные обещания покончить с войной, звучавшие по свежим следам Первой мировой, быстро оказались забыты. Возобладали эгоистические национальные интересы. Старый Свет неожиданно обнаружил себя медленно, но верно погружающимся в пучину конфликтов, так или иначе завязанных на итоги Первой мировой войны. Германия получила возможность действовать в Европе без оглядки на США, Франция вернулась к традиционным для нее страхам перед военным и промышленным потенциалами Германии и принялась суетливо ограждать себя от исходившей от Берлина угрозы.
Международная обстановка стремительно деградировала и к концу 30-х дошла до положения, которое посол СССР в Лондоне И. Майский описывал следующим образом (сразу же после Мюнхенского сговора 1938-го):«Лига наций и коллективная безопасность мертвы. В международных отношениях наступает эпоха жесточайшего разгула грубой силы и политики бронированного кулака». Еще ранее сходные оценки давал заместитель госсекретаря Соединенных Штатов С. Уэллес в разговоре с Рузвельтом: «Никто сегодня не может утверждать, будто существует такая вещь, как международное право, или что есть какое-нибудь общее соглашение между так называемыми цивилизованными странами по фундаментальным стандартам, которые управляли бы или должны были бы управлять взаимоотношениями между нациями».
Таким образом, величественный проект организации для сохранения мира на планете так и остался нереализованным, оставив урегулирование кризисных ситуаций на усмотрение узкого круга «заинтересованных сторон», с различными индивидуальными возможностями реагирования на ту или иную ситуацию, с собственными, зачастую противоположными оценками внешних угроз, с не совпадающими или конфликтующими национальными интересами. Положения разнообразных миролюбивых документов превратились в разменную пропагандистскую монету, как это случилось с «оборонительной войной», признанной допустимой «Парижским пактом».
Пожалуй, единственное, в чем преуспели вялые попытки сформировать многостороннюю систему безопасности в первой половине ХХ века, так это в культивировании международно-правового лицемерия. Хорошим образцом какового явилось требование Рузвельта обеспечить совершение японцами «первого выстрела».
Справедливости ради, президент США не был здесь первооткрывателем. Судя по опубликованным материалам, оправдание чужим «первым выстрелом» имело место при начале советско-финской войны, когда Москва обвинила финнов в обстреле советских пограничных позиций на Карельском перешейке напротив финского села Майнила. До этого, 31 августа 1939 года, Германия сымитировала «первый выстрел» со стороны Польши в ходе известного инцидента в Гляйвице.
А Япония применила эту «технологию» еще в сентябре 1931 г., когда командование сухопутной армии под надуманным предлогом начало оккупацию трех северо-восточных провинций Китая. Правительство империи, прекрасно зная о причастности к «Маньчжурскому инциденту» своих военных, тем не менее заявило, что вся вина за происшедшее лежит на «вызывающем поведении» китайской армии. Оккупация японцами северо-восточных провинций Китая, не встретившая сопротивления со стороны Лиги Наций, стала радикальным переворотом в международной обстановке: Япония и СССР, до того не имевшие сухопутной границы, сошлись лицом к лицу на линии протяженностью в 5 тыс. километров.
Эта новая ситуация во многом простимулировала «миролюбивый курс» СССР. Россия и Япония и прежде никогда не были добрыми друзьями, выход же японцев на континентальные дальневосточные рубежи повлек для СССР в условиях нараставшей международной напряженности опасность противостояния на два фронта. Москва предприняла попытки отвести от себя эту угрозу, попытавшись создать систему глобальной коллективной безопасности, но затея была заведомо провальной: до середины 30-х годов американцы предпочитали независимость от военных союзов с другими странами, особенно – за пределами Нового Света. Франция, ощущая нарастание военной угрозы со стороны Германии, отдавала предпочтение союзным связям со странами Восточной Европы, надеясь, что они будут сдерживать агрессивные устремления Берлина угрозой создания против немцев второго фронта на восточном фланге. К тому же, демонстрируя готовность сотрудничать с США, Францией и Англией в вопросах обеспечения международной безопасности, СССР не отрекался и от доктрины мировой социалистической революции, для чего содержал фактически уже ни на что не годный Коминтерн. Что, естественно, не способствовало сближению с потенциальными партнерами.
Эти и огромное множество других обстоятельств в итоге не дали появиться на свет эффективной системе международной безопасности – несмотря на то, что об ужасах Первой мировой войны хорошо помнили все участники процесса. От ужасов Второй это никого не уберегло.
Система во главе с ООН, воздвигнутая на ее руинах, выглядит основательнее и держится дольше, пережив даже некоторые основавшие ее государства. И факт, что новой мировой войны за прошедшие 70 лет не случилось. Но значит ли это, что человечество «поумнело» и научилось решать вопросы без того, чтобы истребить десяток-другой миллиона народу? Что вообще так уж сильно изменилось в мире со времен Лиги наций?
Избавление от глобальных конфронтаций оказалось недолгой по историческим меркам иллюзией. Экономическая глобализация затушевала остроту, но никак не отменила отношений эпохи империализма. Как выясняется, никуда не делось и противостояние идеологий. И уж конечно никакие информационные технологии не в силах радикально исправить ограниченность человеческого разума, так же как и вытекающую из нее специфику принятия государственных решений.
Пожалуй, единственное, что действительно изменилось – это появление и распространение по миру ядерного оружия, поставившего точку на пути, начатом в Перл-Харборе. Как долго без него просуществовала бы ООН, вся послевоенная система и «мир во всем мире» - вопрос для любителей альтернативной истории. В реальной же истории атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки стали редчайшим случаем, когда ее урок оказался худо-бедно усвоен. Еще совсем недавно казалось, что навсегда.