Перл-Харбор: эксгумация призраков
Как президент США заставил Японию напасть на свою страну
"...общественное мнение не знает истории."
Рузвельт - Сталину, Тегеран, 1.12.1943
Нетрадиционный взгляд на причины Тихоокеанской войны. Историк Юрий Бандура исследует обстоятельства, приведшие к ее началу, и приходит к неоднозначным заключениям. В работе использованы новые источники. Публикуется впервые (с сокращениями).
Глава 5. Обратный отсчет
"Как дела с модус вивенди?"
После решения Рузвельта отбросить мирные переговоры с Японией лишь чудо могло предотвратить столкновение. Чуда, конечно, не случилось. Если до сих пор Япония и США сползали к войне, то после совещания в Белом доме 25 ноября события приняли стремительный оборот. Их череда наглядно демонстрирует логику неконтролируемого движения к катастрофе, избежать которую, объективно говоря, было еще не поздно в любой из последующих дней.
Начать с того, что о развороте курса не было поставлено в известность даже военное руководство Соединенных Штатов. Около 10.00 утра 26 ноября военный министр Стимсон позвонил Халлу и поинтересовался: «Как там дела с модус вивенди?» В ответ он услышал, что государственный департамент практически пришел к выводу не передавать японцам свой проект и сообщить им, что у него вообще нет никаких предложений для Токио. «Я умываю руки и кончаю с эти делом. Теперь оно переходит к вам, к армии и флоту», - заявил Халл.
Не прошло и часа после этого разговора, как Халл получил согласие Рузвельта на предложения, содержавшиеся в ноте. Читать текст ноты президент не стал, ограничился лишь его заслушиванием и, возможно, устными пояснениями автора. И чуть позже подтвердил военному министру: «Всё закончилось. Закончилось замечательным заявлением, которое подготовил Халл». Что именно позволило Рузвельту расценить предложения государственного секретаря как «замечательные», неизвестно. Деталей беседы с Халлом президент разъяснять не стал. Единственным уточнением нового курса стало лишь указание полковнику Шуирману, обеспечивавшему оперативную связь между Белым Домом и военным командованием, сообщить по начальству, что о модус вивенди следует забыть. Что и было сделано в 10.30 утра. И уже в 10.40 у начальника штаба американской армии Дж. Маршалла состоялось совещание, на котором обсуждались первоочередные меры для срочной подготовки к возможным агрессивным действиям Японии.
Таким образом, ни сам переход от модус вивенди к «ноте Халла», ни тем более ее содержание с военным руководством не обсуждалось и не согласовывалось. Командование армии и флота было просто поставлено перед фактом перехода стратегии от поисков компромиссного решения к поискам путей к доведению Японии до «первого выстрела». При том, что до сих пор военное руководство неизменно участвовало в выработке условий для временного соглашения с дальневосточной империей и поддерживало усилия дипломатического ведомства, хотя и с нескрываемым подозрением, что Токио эти условия не примет. Более того, в руководстве вооруженных сил существовало давно утвердившееся убеждение: Соединенные Штаты к войне с Японией еще не готовы, развязывание ее противоречило бы американской военно-политической доктрине и создало бы серьезные помехи военной помощи неформальным союзникам.
Сразу же вслед за дискуссией у начальника штаба армии - в 11.30 - началось спешно, без подготовки созванное заседание Объединенного совета армии и флота. Совет тут же подготовил проект телеграммы для рассылки по военным округам: «Это послание надлежит рассматривать как предупреждение о военной опасности. Переговоры с Японией, направленные на стабилизацию обстановки на Тихом океане, прекращены, и следует ждать агрессивных действий Японии уже в один их нескольких следующих дней. Численность и оснащение японских войск указывают на возможность экспедиций по высадке морского десанта на Филиппинах, в Таиланде или на Кра, или, возможно, на Борнео».
О возможности нападения японцев на Перл-Харбор речи не велось. Как утверждал уже после войны в ходе парламентского расследования адмирал Ингерсолл, «мы рассматривали возможность нападения Японии на Филиппины, Гуам и другие наши владения, расположенные вдали от континентальной территории США, что и произошло. Мы рассматривали также возможность использования японцами подводных лодок в восточной части Тихого океана [сопредельной с континентальной территорией Соединенных Штатов]. Но мы… не считали возможным нападения на Перл-Харбор, поскольку у Японии хватало сил для незначительных рейдов, но не было достаточных сил – ни транспортных средств, ни войск – для пересечения океана и создания на его просторах [новых] баз и утверждения ее флота на Тихом океане».
В глубине души Рузвельт, видимо, все еще не утратил надежд на дипломатическую капитуляцию дальневосточной империи. Об этом свидетельствует его предложение Халлу продолжить торг в ожидании японского «первого выстрела». Вдруг Токио сломается перед американским давлением и примет условия ноты… Однако, если такие мизерные надежды и оставались, даже они стремительно таяли под напором плохих новостей.
Утром 26 ноября Стимсон позвонил Рузвельту и спросил, получил ли президент копию отправленного ему вечером 25-го сообщения разведки о японском конвое из 30 – 50 транспортов с пятью дивизиями на борту, замеченном к югу от Формозы. Рузвельт сказал, что документа не видел. Услышав о содержании донесения, он, по словам военного министра, «буквально взорвался», «подскочил, если так можно выразиться» и заявил, что «это меняет всю ситуацию, потому что свидетельствует о вероломстве японцев, которые ведут себя бесчестно, поскольку в то самое время, когда они ведут переговоры о полном перемирии и полном выводе своих войск [из Индокитая], они направляют туда, похоже, свою экспедицию».
Эта эмоциональная реакция президента дает повод еще раз вернуться к возможным обстоятельствам принятия решения о фактическом отказе от мирных переговоров с Японией. Ему явно сопутствовали сомнения и колебания. Напомним, что совещание в Белом доме 25 ноября было по содержанию довольно-таки невнятным. Рассуждая о неизбежности японской агрессии, Рузвельт в итоге не дал никому никаких ясных указаний, а лишь поручил Халлу подготовить «реакцию», принявшую впоследствии форму знаменитой ноты.
При всем том, что мы знаем о Ф.Д.Рузвельте, было бы, безусловно, преувеличением утверждать, что он таким образом сознательно снял с себя ответственность. Но разве нельзя допустить одномоментного акта простой человеческой слабости? Разве нельзя допустить, что под грузом непомерной ответственности и стресса от беспрерывного потока неподдающейся анализу негативной, неполной и противоречивой информации президент созвал совещание 25 ноября не для того, чтобы формулировать дальнейшие шаги, а для того, чтобы услышать от приближенных хоть что-то, противоречащее сложившейся в его голове крайне мрачной картине мира? Но не услышал и практически пустил ситуацию на самотек – в русле того, как он ее на тот момент понимал. Не услышал, возможно, и потому, что привыкшее к сильному и авторитарному стилю Рузвельта окружение не могло помыслить себе наличие у лидера подобных мотивов.
Не претендуя на глубину этого любительского психоанализа, отметим все же, что возбужденная реакция Рузвельта на информацию о японском конвое вполне укладывается в такую версию. Сильно впечатление, что президент в действительности был рад сообщению, подтверждавшую верность взятого курса, в котором он не был до конца уверен.
Тревожные новости, между тем, продолжали поступать одна за другой. В тот же день, 26 ноября, в разведывательные службы американской армии и флота поступила телеграмма от британской MI6: «Секретный источник (обычно надежный) сообщает, что (А) японцы нападут на перешеек Кра с моря 1 декабря, без какого-либо объявления [войны] или разрыва [дипломатических отношений], имея в виду вторжение между Бангкоком и Сингапуром. (Б) Силы вторжения будут продвигаться непосредственно с Хайнаня и Формозы. Основной зоной высадки будет Сонгкхла».
О готовящемся 1 декабря нападении на Кра 26 же ноября сообщил американский консул в Ханое со ссылкой на местные французские власти. Подтверждала такой вывод и британская военная разведка: по ее данным от 26 ноября, японцы продолжали наращивание сил в южном Индокитае, куда из районов Шанхая и Кантона перемещались силы, имеющие опыт высадки с моря. Сообщалось также, что оперативная группа японского флота вышла из Японии и начала движение в направлении к южной части Формозы и к Пескадорским островам с возможным прицелом на Южный Индокитай.
Вся эта информация, казалось бы, подтверждала неизбежность войны и бессмысленность дальнего диалога. Ни одну голову в Вашингтоне не посетила мысль о возможности применения японцами «параллельной» стратегии – с одной стороны, из искреннего желания завершить переговоры приемлемыми для обеих сторон договоренностями, с другой - для ускоренной подготовки к наступательным операциям в случае провала переговоров. Господствовало граничившее с фанатичным убеждение в генетической приверженности Японии к завоеваниям новых территорий. В конечном итоге, именно это заблуждение и легло в основу поворота от модус вивенди к «ноте Халла».
Несмотря на успех американской разведки, получившей доступ к японской дипломатической переписке, в целом Вашингтон пребывал в полном неведении относительно планов Японии. Это хорошо видно из послания Рузвельта верховному комиссару Соединенных Штатов на Филиппинах, направленного 26 ноября: «Становятся очевидными и приготовления (Японии) в Китае, на Формозе и в Индокитае для возможных в близком будущем агрессивных действий того или иного рода, хотя до сих пор нет точных данных ни об их силе, ни о том, куда они будут направлены – против Бирманского тракта, Таиланда, Малайского полуострова, Голландской Ост-Индии или Филиппин. Самым вероятным представляется продвижение в Таиланд. Не исключаю, что эта новая японская агрессия может привести к возникновению военных действий между США и Японией».
Между тем, командование вооруженных сил США продолжало оставаться в оппозиции курсу на форсирование столкновения с Японией. 26 ноября военными был разработан и 27 ноября отправлен в Белый Дом меморандум, который предостерегал от поспешных действий в случае японского выступления. Его авторы подчеркивали: если нападению подвергнутся американские, британские или голландские владения, США должны будут вступить в войну. Если же Япония нацелится только на китайскую провинцию Юньнань или на восточную часть Таиланда, вступление в войну не рекомендовалось. Военные лишь напомнили о позиции, которую представили еще 5 ноября. Президент ее хорошо знал и в целом на тот момент разделял. Но теперь, три недели спустя, мыслями он уже, похоже, был на войне с Японией.
Военным оставалось только принять новую реальность. «Переговоры с Японией представляются фактически прекращенными, с сохранением лишь весьма слабой возможности, что японское правительство может вернуться за стол переговоров, - говорилось в шифровке, направленной Стимсоном командующему вооруженными силами на Филиппинах Д. Макартуру. - Последующие действия японцев непредсказуемы, но возможны враждебные действия с их стороны в любой момент. Если их не удастся избежать, США предпочитали бы, чтобы первыми открытые действия совершила Япония».
Заключительная фраза в этот документ была внесена по прямому указанию Рузвельта.
Дипломатический переполох
Вашингтонский разворот стал сюрпризом не только для своих военных, но и для ближайших союзников США.
Японские послы Номура и Курусу узнали о существовании «ноты Халла» лишь ближе к вечеру 26 ноября, когда в 16.45 прибыли в резиденцию государственного секретаря в надежде услышать ответ на «последние предложения». Халл, однако, сообщил, что японский вариант урегулирования для США и их неформальных союзников неприемлем. При этом, явно пытаясь ослабить ответственность Вашингтона за такое решение, он заявил послам, будто оно принято «после обсуждения с союзниками». Утверждение это было заведомо лживым: никто из дипломатов дружественных Вашингтону стран «ноты Халла» еще в глаза не видел и даже не подозревал о ее существовании.
Как и собственных генералов, иностранных партнеров Белый дом поставил перед свершившимся фактом. 26 ноября в Нью-Йорк спешно выехал полковник Д.Рузвельт (сын Президента), где встретился с представителем британских спецслужб У. Стивенсоном. Содержание беседы англичанин изложил в шифровке, срочно отправленной в Лондон: «Переговоры с японцами прекращены. В военных ведомствах ожидают начала действий в течение двух следующих недель». На запрос, из какого источника исходит эта информация, Стивенсон ответил: «От президента США».
О прекращении переговоров по модус вивенди в 14.15 того же дня Рузвельт сообщил и двум высокопоставленным представителям Чан Кайши, хотя и в несколько иной редакции: он заверил их, и просил сообщить китайскому генералиссимусу, что США ни в коем случае не собираются предавать Китай и отказываются от предложения японцам компромиссных договоренностей на условиях модус вивенди.
Известие о произошедшем вызвало среди дипломатов сумятицу, близкую к панике. Понять их обеспокоенность неожиданным поворотом в политике Вашингтона можно, припомнив, сколько усилий затратил Халл на разъяснения послам союзников достоинств модус вивенди (о чем они, естественно, докладывали своим столицам и несли личную ответственность за точность передававшейся информации).
Утром 27 ноября свою озадаченность поведением Вашингтона высказал заместителю Халла Уэллесу британский посол. Лорд Галифакс сообщил, что узнал об отказе от модус вивенди из состоявшегося накануне вечером телефонного разговора с государственным секретарем, но никак не может понять, почему потребовалось срочно заменять документ, многократно и тщательно обсуждавшийся и «получивший полное одобрение британского правительства», «нотой Халла», о существовании которой до того ничего не было известно. Уэллес ответил, что, судя по полученной накануне телеграмме Черчилля, отношение Лондона к модус вивенди трудно расценивать как «полное одобрение», тем более что в ней ставились некоторые серьезные вопросы. Галифакс возразил: в послании Черчилля лишь высказывалась озабоченность недовольством в отношении модус вивенди со стороны китайского правительства. По его мнению, позиция Чан Кайши основывалась отчасти на недостоверной информации, отчасти на его истерической реакции из опасений, что любые договоренности между Соединенными Штатами и Японией приведут к полному краху моральной воли китайского общества, поддерживавшей его сопротивление японцам. Уэллес углубляться в разъяснения не стал, отметив лишь, что, судя по свежей информации, японцы готовятся в ближайшее же время начать крайне широкомасштабные действия, и этого нельзя недооценивать.
Вслед за британским послом Уэллеса посетил встревоженный новым поворотом австралийский посланник. Поскольку, по его мнению, «нота Халла» позволяла предвидеть скорое наступление войны с Японией, т. е. в непосредственной близости от Австралии, его интересовал вопрос: правильно ли понимать, что идея заключения модус вивенди похоронена окончательно. Заместитель Халла согласился с такой оценкой.
За ним с той же озабоченностью пришел к Уэллесу и с теми же результатами ушел от него представитель Голландского правительства в изгнании, для которого было очевидно, что одной из первых целей японской агрессии может стать Ост-Индия, до того жившая в затяжной тревоге, но все еще с надеждами на сохранение мира.
28 ноября к Уэллесу вновь пришел Галифакс. Не без сарказма посетовав на критику в свой адрес со стороны Лондона за неспособность предоставить точную информацию, он сообщил: в правительстве и военных кругах Великобритании весьма озабочены отказом от модус вивенди. «Теперь можно ожидать незамедлительного перехода японцев к боевым действиям. В связи с этим для Великобритании возникает задача спешной подготовки к ним». На вопрос посла, правильно ли будет такое понимание ситуации. Уэллес ответил: «Не могу утверждать, что с технической точки зрения переговоры действительно прекращены. С другой стороны, правительство Соединенных Штатов исходит из предположения, что японское правительство не примет основные положения, предложенные правительством Соединенных Штатов».
Смысл всех этих дружественных репримандов понять нетрудно: до 26 ноября неформальные союзники Вашингтона жили в хрупкой надежде, что войны с дальневосточной империей удастся избежать и уберечь свои владения на Дальнем Востоке, но теперь «нота Халла» поставила на этих надеждах жирный крест. И заставляла самостоятельно готовиться к последствиям.
Союзникам не оставалось ничего иного, кроме как принять к сведению разъяснения американской администрации и руководствоваться ими, отбросив обиды в сторону. 2 декабря Черчилль предостерег своего министра иностранных дел Идена: никаких превентивных мер по отношению к возможной японской агрессии против Таиланда не предпринимать до того, как последуют конкретные шаги от Соединенных Штатов. В случае нападения японцев на перешеек Кра, где пролегала граница между британской Малайей и Таиландом, глава британского кабинета распорядился руководствоваться следующей стратегией: «если двинется Америка – мы немедленно выступим в их поддержку». Если США не предпримут никаких действий, «мы вновь обдумаем ситуацию». Хотя сам Черчилль считал нападение японцев на Таиланд маловероятным. Относительно же Ост-Индии он отмечал: «Если США объявят войну Японии, мы последуем за ними уже через час. Если по истечении какого-то разумного периода времени выяснится, что США не способны на какие-либо решительные действия даже при нашей немедленной их поддержке, мы в таком случае выступим [против Японии] совместно с Голландией, даже если нам придется действовать в одиночку. Придавая высочайшее значение прежде всего Соединенным Штатам, в выборе подходящего момента [для вступления в войну] мы должны оставаться единственными судьями».
"Не остается ничего иного..."
Не оставалось выбора и у Японии, ожидавшей столкновения с США и готовившейся к нему.
Еще до состоявшейся 26 ноября встречи с Халлом послы Номура и Курусу сообщили в Токио, что ожидают отказа Вашингтона от «последних предложений», но все же надеются, что американцы выдвинут какие-то разумные контрпредложения. Ожидания не оправдались: ознакомившись с «нотой Халла», они тут же заявили государственному секретарю, что понятия не имеют, как отреагирует их правительство, особенно на те ее пункты, где говорилось о выводе всех японских войск из Китая и Индокитая и об отказе Токио от признания любых китайских правительств, кроме чанкайшистского. Послам, однако, не оставалось ничего иного, как доложить в Токио о содержании встречи с американским государственным секретарем.
В своем отчете министру иностранных дел Номура попытался найти рациональные объяснения поведению Вашингтона. По его мнению, основную роль в таком повороте сыграли давление со стороны Англии, Голландии и Китая, требование Японии прекратить помощь Чан Кайши, прозвучавшие громким эхом в Соединенных Штатах воинственные выступления влиятельных японских деятелей за последние недели, а также получившие огласку требования Токио к Таиланду передать Японии все функции по обеспечению его обороны. В результате сторонники компромисса в американском правительстве, полагал Номура, и были вынуждены уступить сторонникам жесткого курса.
Свой доклад по итогам встречи послов с Халлом отправили в Императорскую ставку и руководители аппарата военных атташе при японском посольстве. В секретном служебном дневнике ставки появилась запись: «1.Получен полный текст ответа американцев. Судя по его содержанию, от нас решительно требуют отступления на позиции, предшествовавшие «Маньчжурскому инциденту» 2. В своей мировой, равно как и в дальневосточной политике, США не собираются ничего менять. Продолжается курс на установление мировой гегемонии Соединенных Штатов, опирающейся на сохранение в мире нынешнего статус кво. 3. Нам не остается ничего иного кроме войны».
На следующий день, 27 ноября, в 10.00 утра по местному времени в Токио на срочно созванном заседании Совета связи между ставкой и правительством состоялось обсуждение «ноты Халла». Совещание пришло к выводам:
1. Этот документ явно представляет собой предъявление Японии окончательного ультиматума.
2. Выдвинутые в нем условия неприемлемы для империи. США выдвигали их, заведомо зная, что Токио их отвергнет.
3. С учетом этих выводов, можно полагать, что американская сторона, похоже, уже исполнилась решимости вступить в войну с Японией и может нанести по нам удар в любое время, к чему империя должна быть готова.
То есть, об американской тактике ожидания «первого выстрела» в Японии ничего не знали - как ничего не знали в США о японской стратегии «параллельных действий». В обеих столицах подозревали, что потенциальный противник готов напасть «в любое время и в любом месте». США при этом опирались на застарелое убеждение, будто в Японии решения принимает клика оголтелых милитаристов, не видящая для империи никаких иных перспектив кроме новых территориальных захватов. В Токио же воспринимали позиции Соединенных Штатов как стремление закрепить и расширить свою мировую гегемонию, игнорируя интересы других стран. Хотя в действительности войны на Тихом океане не хотели ни Вашингтон, ни Токио. Не хотели, но шли к ней семимильными шагами.
Программа, утвержденная на совещании совета связи, предусматривала срочное заседание императорского совета, на котором следовало официально утвердить решение о вступлении Японии в войну (с кем именно – не уточнялось, но всем было ясно: речь идет о США, Великобритании и Голландии). Затем следовало без промедлений передать этот документ на утверждение кабинета министров и на новом заседании императорского совета подтвердить волю государства начать войну. Предусматривалось также, что дату объявления войны по согласованию с военными властями должно будет принять правительство с последующим обсуждением ее на заседании тайной палаты, после чего эту дату следовало передать на утверждение императора. Завершить эту цепочку процедурных приготовлений следовало императорским рескриптом об объявлении войны и заявлением правительства по этому поводу. На следующий же день после опубликования рескрипта предписывалось начинать военные действия.
Парадоксальным образом, в Соединенных Штатах, считавшихся демократическим государством, решение о предъявлении японцам, фактически, ультиматума, означавшего войну, было принято практически единолично президентом. В «милитаристской» же Японии, как мы видим, решение об ответе на «ноту Халла» применением силы принималось правящей элитой в целом, включая, естественно, и командование ее вооруженных сил.
Американская «демократическая диктатура» против японской «олигархической демократии». Возможно, эта разница политических культур тоже сыграла свою роковую роль, помешав в критической ситуации найти взаимопонимание - при полном отсутствии достоверной информации о реальных намерениях сторон, когда и Вашингтон, и Токио были вынуждены руководствоваться не столько реальными фактами, сколько их интерпретацией.
Утром 29 ноября в императорском дворце прошло совещание членов правительства Японии с Советом старейшин – лицами, ранее занимавшими высокие посты в политическом руководстве империи. Мнения старейшин разделились. По оценке присутствовавших на встрече экспертов генштаба японской армии, в ходе дискуссии две трети участников высказались за продолжение поисков согласия с Вашингтоном, треть сочла вступление империи в войну с США и их партнерами вынужденным и неизбежным. В конечном итоге, однако, все они признали аргументы правительства убедительными и согласились с неизбежностью вступления в войну .
Сразу же по завершении совещания началась работа над проектом документа, предусматривавшего вступление в войну с США и Англией. Здесь министр иностранных дел Того впервые узнал, что военное руководство намерено начать военные действия 8 декабря (по японскому времени). Дата была привязана ко времени выхода на ударные позиции японской эскадры, двигавшейся к Перл-Харбору еще с 26 ноября. В целях обеспечения неожиданности нападения вашингтонскому посольству было предписано имитировать продолжение переговоров с Халлом при том понимании, что в действительности они уже прекращены. Но и при том, что в случае радикального изменения позиций Вашингтона переговоры могут быть возобновлены. И 1 декабря японские послы сообщили Халлу, что в Токио готовят ответ на его ноту, но поступит она в Вашингтон «через несколько дней».
Одновременно, было решено предупредить Берлин и Рим о практически неизбежном столкновении с Соединенными Штатами и официально приступить к формированию нового, эффективного союза с Германией и Италией.
После всей этой предварительной подготовки 1 декабря в 14.00 в императорском дворце открылось историческое заседание «Императорского совета».
Первым взял слово премьер-министр Тодзио.. Он отметил, что против Японии уже сформирована коалиция в составе США, Англии, Голландии и Китая, которая требует полного вывода войск империи из Китая, отказа от признания прояпонского правительства Ван Цзинвэя, отказа от «Тройственного пакта». При этом Вашингтон добивался от Токио исключительно односторонних уступок, отказываясь от встречных шагов. «Если империя подчинится этим требованиям, - делал вывод глава правительства, - в результате не только рухнет ее международный престиж, и не только будут утрачены надежды на завершение китайского конфликта. В конечном счете окажется под угрозой само существование империи». США, Англия, Голландия, Китай и другие страны все более и более усиливают экономическое и военное давление на Японию, в результате чего она подошла к черте, за которой продолжение этих тенденций недопустимо ни с точки зрения национальной мощи страны, ни с тактической точки зрения. Таким образом, в целях преодоления нынешнего кризиса, в целях обеспечения своего существования и самообороны, империя сталкивается сегодня с необходимостью начать войну против Соединенных Штатов, Англии и Голландии.
С подробным анализом содержания «ноты Халла» выступил министр иностранных дел Того. Он утверждал: «Политика Соединенных Штатов с начала и до конца последовательно держит курс на создание препятствий к построению нового порядка в Восточной Азии, этого нерушимого курса нашей политики. В случае принятия американских предложений международные позиции империи окажутся на еще более низком уровне, чем они были ко времени маньчжурского инцидента, и даже на этом уровне они будут подвергаться опасности. А именно:
1. В Китае, управляемом режимом Чан Кайши, будет усиливаться тенденция к росту его зависимости от Англии и США, Япония же утратит доверие правительства Ван Цзинвэя, чем будет нанесен урон японо-китайской дружбе, и империя будет вынуждена полностью уйти с материка.
2. Если Англия и Соединенные Штаты выйдут на позиции лидеров в Восточной Азии, то престиж империи рухнет, ее позиции как стабилизирующей силы региона будут уничтожены, и «великий замысел» построения нового порядка исчезнет на полпути к своему завершению.
3. «Тройственный пакт» превратится в бессодержательный клочок бумаги, что повлечет за собой падение за рубежом доверия к Японии.
4. Попытка сдерживания империи через организацию коллективного механизма с подключением к нему Советского Союза неизбежно усилит угрозу с севера.
5. Хотя принципы отказа от торговой дискриминации в Китае сами по себе можно и не отвергать, намерения Вашингтона распространять их применение только на Тихоокеанский регион означают не что иное, как курс на проведение Англией и Соединенными Штатами их эгоистичной политики, что неизбежно приведет к возникновению больших препятствий на пути к обретению империей важнейших для нее сырьевых ресурсов.
После выступлений Тодзио и Того Императорское совещание завершило работу принятием кратчайшего в истории страны документа по внешней политике: «Переговоры с Соединенными Штатами на условиях, опирающихся на утвержденную 5 ноября программу осуществления государственной политики империи, ни к каким результатам не привели. Империя начнет войну против Соединенных Штатов, Англии и Голландии».
Сразу же по завершении совещания командующему двигавшейся к Перл-Харбору эскадрой была отправлена шифровка: «Решение принято. Приказ о дате [нападения] будет отдан позже», т. е. при выходе эскадры адмирала Нагумо на ударные позиции.
В этих решениях без труда просматривается готовность Японии отменить нападение на Перл-Харбор при возможности вернуться к переговорам с Соединенными Штатами. Поэтому лишены смысла споры о том, было ли Рузвельту заранее известно о готовившемся нападении на Перл-Харбор или нет: никому в Вашингтоне не было и не могло быть известно того, чего не знали и в самом Токио.
Белые камикадзе
Между тем, 1 декабря, «назначенное» Рузвельтом для японского нападения, уже наступило, а никаких агрессивных действий со стороны Японии зафиксировано не было. Правда, разведка донесла, что ее пехота начала высадку на юге Индокитая, близ Сайгона. Весть эта звучала утешительно, поскольку в Вашингтоне и Лондоне ожидали начала японской агрессии с нападения на Таиланд. Прогноз не оправдывался.
В то же время реальные намерения Японии по-прежнему оставались для Вашингтона и Лондона неясными, что только усиливало тревогу и неуверенность. 1 декабря Рузвельт в который уже раз подтвердил британскому послу Галифаксу: «в случае нападения Японии на нас или на голландцев мы все, конечно же, будем заодно». Что конкретно означало это «заодно», президент не пояснил, а Галифакс уточнять не стал, полагая неприличным приставать к главе государства.
Ничего вразумительного не услышал Галифакс и от С. Уэллеса, с которым встретился в тот же день. Уэллес тоже воздержался от конкретики, ограничившись расплывчатым заявлением: «США никогда не потерпят японскую гегемонию в зоне, экономически столь жизненно важной и для военных усилий Соединенных Штатов, и для их торговли, но внутренняя обстановка в стране требовует не выпячивать этот аспект на передний план».
В такой атмосфере тревожного ожидания Рузвельт попытался приблизить развязку, спровоцировав Японию на «первый выстрел», и поздно вечером 1 декабря он отдал начальнику штаба американского флота адмиралу Старку соответствующий приказ. В его исполнение к берегам Индокитая спешно снарядили три дряхлых шхуны под командованием младших офицеров американского флота, с экипажем из 20 филиппинцев на каждой, вооруженных мелкокалиберными орудиями и пулеметами. Формально экспедиция предназначалась для сбора разведывательной информации, фактически же - в расчете на уничтожение шхун японцами. Все они должны были курсировать на трассах, которые, как предполагалось, будут использованы японцами для транспортировки их вооруженных сил в южный Индокитай.
Первая, «Изабел», отправилась к бухте Камрань уже 3 декабря. Японцы быстро обнаружили «Изабел», обложили ее с воздуха своими самолетами-разведчиками, но никаких агрессивных действий не предпринимали. И уже вечером 7 декабря Харт приказал яхте возвращаться на Филиппины. Такой же приказ вскоре получила и шхуна «Ланикаи» - в связи с нападением на Перл-Харбор и, соответственно, с утратой нужды в провоцировании японцев. Третье суденышко подготовить к выходу в море не успели.
Сегодня об этих американских плавучих камикадзе мало кто помнит. Но в декабре 41-го знавших об их существовании было и того меньше: операция планировалась как совершенно секретная и проходила под личным контролем президента. С оперативной точки зрения никакой нужды в таком «разведывательном патруле» не было: потребности в информации обеспечивались полетами американской авиации с филиппинских баз и радиоперехватами информации, которой обменивались корабли японского флота. Главная цель операции разъяснялась в директиве, направленной командующему Тихоокеанским флотом США: «Обстрел японцами хотя бы одного из этих трех небольших судов будет представлять собой открытое вооруженное нападение (overt act)» на Соединенные Штаты».
«Ланикаи» и «Изабел», таким образом, заведомо обрекались на роль подсадных уток в надежде, что они введут японцев в искушение совершить по ним свой первый выстрел и тем самым дать Вашингтону основание для объявления войны.
Японцы, однако, на приманку не клюнули. Скорее всего, не желая давать американцам шанс начать боевые действия против империи до того, как она сама нанесет удар по Перл-Харбору. Ждать оставалось совсем недолго. Японская эскадра уже несколько дней шла к Гавайям в режиме полного радиомолчания, имея возможность получить лишь одну из двух радиограмм: либо о возвращении назад, либо о «восхождении на Ниитакаяму» , что означало приказ о начале нападения.
Эпизод со шхунами-камикадзе служит лишним доказательством тому, что Рузвельт ничего не знал о готовившемся нападении на Гавайские острова. Иначе зачем было ему тратить время на эту мелкую интригу? Разве что для «страховки» - вдруг японцы в последний момент передумают, ограничатся войной с Великобританией и Голландией и оставят президента с застарелой головной болью, как убедить сограждан, что Соединенным Штатам нужно идти войной против дальневосточной империи.
Но этого, как известно, не произошло.
«Это война!»
Последней и чисто формальной попыткой предотвратить войну можно считать послание Рузвельта императору Японии, направленное в 21.00 6 декабря 1941 года. В нем не содержалось ничего, что могло бы побудить Японию изменить свои планы, да и вручил ее посол США Грю японскому министру иностранных дел лишь на следующий день всего за три часа до нападения на Перл-Харбор. Опубликованное в США 8 декабря, оно осталось в анналах истории как свидетельство японского «вероломства» и американского «миролюбия».
Всего через полчаса после того, как послание отправильось в Токио, к Рузвельту поступила расшифровка пространного, в 14 частей, японского ответа на «ноту Халла». Ответ завершался фразой: «Правительство Японии с сожалением вынуждено уведомить настоящим посланием правительство Соединенных Штатов, что связи с занятыми американским правительством позициями Япония вынуждена признать достижение договоренностей путем дальнейших переговоров невозможным" .
Никакого объявления войны Соединенным Штатам в этом послании не прозвучало. Но пищи для сомнений насчет намерений Токио этот документ не оставлял. Ознакомившись с его текстом, адмирал Старк воскликнул: «Это война!» .
Оппонентов такой трактовке не обнаружилось.
Оставалось лишь ждать, когда прозвучит «первый выстрел».
Сделать его пришлось все-таки самим американцам. 7 декабря, в 03.42 по местному времени, патрулировавший вход в бухту Перл-Харбора американский тральщик «Кондор» заметил в 50 метрах от своего левого борта перископ неопознанной подводной лодки и отсемафорил на курсировавший неподалеку эсминец «Уорд»: «Замечена подводная лодка в погруженном положении, следующая на запад со скоростью 9 узлов». В 06.30 такое же сообщение эсминец получил и от другого американского корабля. В 06.45 командир «Уорда» увидел карликовую подлодку, двигавшуюся к Перл-Харбору в надводном состоянии, и приказал открыть по ней огонь. Первый выстрел прошел мимо цели, но второй снаряд попал к корпус, после чего подводная лодка накренилась и начала погружаться. Для верности эсминец обрушил под воду серию глубинных бомб. Только после войны было установлено, что подлодка была японской и потоплена кораблем американского флота.
К этому времени самолеты, стартовавшие с японских авианосцев, уже приближались к Перл-Харбору, но к нападению на американскую базу еще не приступили. И потому формально можно со всей уверенностью утверждать, что «первый выстрел» в войне на Тихом океане совершили сами американцы. Вопреки строжайшим указаниям президента.
Впрочем, этот инцидент уже не имел никакого значения. Со времени потопления японской подлодки не прошло и 15 минут, как в Форт Шафтер, в гавайский центр сети радарного контроля, с одной из радиолокационных станций поступило сообщение: к Гавайским островам движется огромное скопление вражеских самолетов. В 07.48 по местному времени они появились в небе над Перл-Харбором – как реальный ответ на «ноту Халла», очищенный от дипломатических условностей.
Формальный ответ, который был известен Белому дому с предыдущего вечера, Номура и Курусу официально вручили Халлу в 14.20 7 декабря, когда японская авиация уже час как бомбила американский флот.
Из дневника военного министра Генри Стимсона:«Как только поступила первая информация о том, что японцы напали на нас, я сразу же испытал чувство облегчения, поскольку с нерешительностью было покончено и кризис пришел таким путем, который должен был объединить весь наш народ. Это ощущение преобладало над другими, несмотря на новости о катастрофе. Так как я был уверен, что при единстве народа нашей стране бояться практически нечего ».