Перл-Харбор: эксгумация призраков
Как президент США заставил Японию напасть на свою страну
"...общественное мнение не знает истории."
Рузвельт - Сталину, Тегеран, 1.12.1943
Нетрадиционный взгляд на причины Тихоокеанской войны. Историк Юрий Бандура исследует обстоятельства, приведшие к ее началу, и приходит к неоднозначным заключениям. В работе использованы новые источники. Публикуется впервые (с сокращениями).
Глава 2. "Формула мира", вид из Токио (продолжение)
Чужие доспехи для самурая
Токио предпринимал попытки обосновать концепцию «сферы сопроцветания» в дипломатическом диалоге с США, апеллируя к американской же «доктрине Монро», провозглашенной еще в 1823 г. Президент Джеймс Монро объявил весь американский континент зоной, закрытой для вмешательства европейских держав: «Американские континенты, пользуясь всеми свободными и независимыми условиями, которыми они обладают, и которые они поддерживают, в настоящее время не могут рассматриваться как объекты для будущей колонизации какой-либо европейской державы». Таким нестандартным способом Центральная и Южная Америки были провозглашены фактическим протекторатом Соединенных Штатов. Приблизительно такую же модель Япония намеревалась создать и в «Большой Восточной Азии». На сравнение американской «доктрины Монро» со «сферой сопроцветания» Вашингтон отвечал открытым раздражением: «Ничего вы в нашей доктрине не понимаете».
Таким образом, на «понимание» Вашингтона рассчитывать не приходилось. Поскольку в Токио сознавали, что своими силами выдавить европейские колониальные империи и США из Восточной Азии не удастся, пришлось искать содействия в других местах. На встрече военного руководства с императором, состоявшейся 29 июля 1940 г., заместитель начальника штаба японского флота Кондо заявил: «Выполнение программы создания «Сферы сопроцветания» будет зависеть от того, какие успехи одержит [в европейской войне] Германия. Претворять в жизнь программу нужно будет, только если операции немцев против Англии увенчаются успехом». Днем позже заместитель начальника генштаба армии Савада пояснил императору: «Вся национальная мощь Японии брошена в китайский инцидент, и у нас нет свободы маневра. Только своими силами разрешить южную и другие проблемы мы не можем. Приходится выходить на поле боя в чужих доспехах», то есть, используя победы Германии над колониальными империями Европы.
Бродило в умах токийских стратегов и подозрение, что после неминуемой – казалось тогда - победы немцев и установления «нового порядка в Европе» сам "Третий рейх" может предъявить права на колониальные владения разгромленных им держав. Один из ведущих аналитиков штаба японского флота, капитан первого ранга Оно летом 1940 г. предостерегал: «После войны Германия обязательно экономически активизируется в Ост-Индии, Индокитае и Китае. Она может пойти даже на присвоение территорий Индокитая и Ост-Индии, считая Францию и Голландию своими сателлитами. Она может направить туда активных членов нацистской партии и поставить эти владения в политическую зависимость от себя». Наблюдение это заслуживало самого серьезного внимания. Предотвращение такой неприятной возможности империя стала искать в получении от Гитлера заблаговременной поддержки своих притязаний на Юго-Восточную Азию.
Стoит напомнить, что доктрина "Сферы сопроцветания", долгое время тускло мерцавшая на небосводе японской политики, обрела новую жизнь сразу же после капитуляции Франции в июне 1940 г. Чтo было по-своему естественным. Уже одна только оккупация Голландии германскими войсками и бегство в Лондон правительства королевы Вильгельмины в мае 1940 года поставили в повестку дня вопрос о судьбе Голландской Ост-Индии (Индонезии). Пока Англия сопротивлялась, эта колония оставалась лояльной своему правительству в изгнании и пребывала под косвенным, но весьма ощутимым влиянием англичан. Летом 40-го, однако, судьбы Великобритании оказались под огромным знаком вопроса. В Токио считали, что в случае поражения Великобритании опека Лондона над оккупированными Нидерландами прекратится, и вопрос об Ост-Индии будет решаться на мирных переговорах между победившей Германией и побежденной Голландией. Поражение Франции в ее войне с Германией в июне 1940 года создало схожую ситуацию и по отношению к французскому Индокитаю.
На очереди во весь ее необъятный рост вставала и проблема британских колоний: летом 40-го лишь горстка отчаянных оптимистов надеялась, что Англии удастся устоять под натиском немцев хотя бы до конца года. Казавшийся недалеким разгром Англии представлялся неотвратимым даже Вашингтону. 27 июня 1940 года Объединенный комитет военного планирования вооруженных сил США представил начальнику генерального штаба армии Маршаллу рекомендации для принятия незамедлительных решений по национальной обороне. Этот документ твердо опирался на предположение: хотя Британская империя как единое целое и продержится до конца 1940-го – начала 1941 годов, сама Великобритания едва ли сможет продолжать активные боевые действия против Германии и ее союзников. Из такого прогноза естественно вытекала возможность распада Британской империи, а с ним – и передела ее колониальных владений. Творцы японской внешней политики вряд ли читали доклад американских военных экспертов, но выводы для себя делали схожие. И Токио, озабоченный бегством от экономической зависимости, был убежден, что наследником европейских владений в Юго-Восточной Азии должна стать именно Япония.
Размышления на сей счет привели к трансконтинентальному бракосочетанию: в сентябре 40-го Япония, Германия и Италия заключили "Тройственный пакт". В качестве приданого дальневосточная империя получила от европейских партнеров признание ее "руководящего положения" в Восточной Азии.
Америка вооружается лицензиями
В США победоносное шествие Германии по Европе также имело последствия, сыгравшие решающую роль в дальнейшем сползании к тихоокеанской войне.
Стремительное развитие военной промышленности требовало приоритетного обеспечения ее товарами, значительные объемы которых до того направлялись на внешние рынки. США вступили на путь ограничения, а отчасти и к запрету экспорта товаров, необходимых для выполнения военных программ. В этих целях 2 июля 1940 г. Конгресс принял закон о национальной обороне. Один из его разделов наделял президента Соединенных Штатов широчайшими, никем и ничем не ограниченными полномочиями по регулированию экспорта, включая введение квот или полного запрета на вывоз тех или иных товаров.
В тот же день Рузвельт издал директиву, по которой впредь под страхом уголовного наказания (штраф в 10 000 долл. или заключение под стражу на срок до двух лет) экспорт перечисленных в директиве товаров разрешался только в порядке исключения и лишь при наличии экспортной лицензии. Механизм экспортного контроля включал два основных звена - Контрольное управление (Control Division) Государственного департамента, непосредственно занимавшееся выдачей экспортных лицензий, и подчиненную напрямую президенту Администрацию экспортного контроля (Administration of Export Control; ниже - АЭК). В ее задачи входила разработка всевозможных правил и инструкций по каждой товарной группе и по каждому входящему в нее товару. На основании этих правил принимало свои решения Контрольное управление.
К лету 1941 г. на лицензионный контроль был поставлен экспорт 259 товаров. Далеко не каждый из них затрагивал интересы японской экономики. Но ситуация все же продолжала развиваться в неблагоприятном для нее направлении.
Механизм экспортного контроля не имел к Японии прямого отношения. Он распространялся на все страны и был порожден европейским кризисом, возникшим в связи с капитуляцией Франции. В то же время лицензионная система предоставляла Вашингтону возможности ее применения для выборочного экономического давления на государства, политика которых не отвечала интересам Соединенных Штатов. Япония в их списке стояла на первом месте.
Планы Токио сразу же были восприняты внешним миром как открытое провозглашение курса на неограниченную внешнюю экспансию в азиатско-тихоокеанском регионе. Американский посол Грю выражал далеко не только свое мнение, когда писал из Токио 14 декабря 1940 г. Рузвельту: «Похоже, что рано или поздно, если мы… не будем готовы убраться со всеми нашими пожитками (избави Бог!) из всей сферы “Большой Восточной Азии“, то в конце концов придем к лобовому столкновению с Японией».
На появление такой перспективы Белый Дом ответил раскручиванием маховика торговых ограничений, каковая возможность появилась благодаря денонсации торгового договора с Японией. Завязалась геополитическая цепная реакция. Если своими процедурными эскападами США подталкивали Японию к созданию "Сферы сопроцветания Большой Восточной Азии", то заявка на создание "сферы" в свою очередь заставила Вашингтон усиливать давление на Японию.
Первой крупной жертвой "нового экспортного порядка" стала черная металлургия дальневосточной империи. В конце сентября 1940 г., на следующий же день после заключения японо-германо-итальянского "Тройственного пакта", Вашингтон объявил: впредь вывоз любых марок лома черных металлов может осуществляться только по специальным экспортным лицензиям. Потенциальные покупатели лома при этом были предупреждены: разрешения будут выдаваться лишь для поставок в Великобританию и страны, расположенные на Американском континенте. Проще говоря, формально за японцами сохраняли право обращаться за получением разрешений на вывоз лома черных металлов, но отказывали в возможности получать лицензии.
Тем самым по металлургической промышленности Японии был нанесен весьма болезненный удар. Не имея собственных источников высококачественной железной руды и коксующегося угля, черная металлургия империи широко применяла выплавку стали непосредственно из металлолома. За счет внутренних ресурсов Япония в 1939 г. обеспечила поставки 919 тыс. тонн лома, за счет импорта – 2 572,8 тыс. тонн. Из них 84,5% ввозилось из Соединенных Штатов. В 1940 г. импорт лома из США сократился почти вдвое - до 1 115,9 тыс. тонн, и в 1941 г. составил всего 109,2 тыс. тонн. То есть практически прекратился.
Япония ответила шумными протестами. В ноте, представленной в Госдеп японским посольством 7 октября 1940 г., отмечалось: «С учетом того факта, что на протяжении нескольких лет Япония была основным покупателем американского лома черных металлов… применение системы лицензирования торговли ломом черных металлов позволяет считать эти действия направленными [именно] против Японии и потому рассматривать их как недружественный акт». В другом послании было прямо высказано предположение, что система лицензирования нацелена на подготовку к разрыву экономических отношений с Японией, и что тенденция к введению против Японии торговых ограничений может сделать непредсказуемым будущее двусторонних отношений.
Протесты, однако, не произвели на Вашингтон никакого впечатления. 23 октября Госдеп завершил дипломатическую дискуссию уведомлением: режим регулирования экспорта – внутреннее дело Соединенных Штатов, и правительства других стран не вправе ставить вопрос о легитимности подобных действий.
Тем временем 15 октября 1940 г. Рузвельт издал новую директиву: военному министру и министру военно-морского флота совместно с Управлением вооружений для армии и флота (Army and Navy Munitions Board) передавалось право определять, какие категории товаров, необходимых для военного производства (особенно – металлообрабатывающее оборудование), могут быть реквизированы в интересах национальной безопасности. Эта мера распространялась и на оборудование, предназначавшееся для вывоза за рубеж.
В Токио увидели в этом акте подтверждение своим подозрениям. 19 ноября 1940 последовал очередной японский демарш. В адресованной Госдепу ноте отмечалось: отказ в выдаче экспортных лицензий на станки, уже закупленные в США и оплаченные импортером, но еще не вывезенные в Японию, вынудил покупателей попытаться продать оборудование на внутреннем рынке США. Найти желающих выкупать станки, однако, не удалось, из чего посольство Японии делает вывод: отказ в выдаче лицензий был следствием какой-то ошибки. Не удалось ни получить лицензии на вывоз, ни продать внутри США также и оборудование, изготовленное на американских предприятиях по японским спецификациям и потому для использования на американских предприятиях непригодного. В довершение всего, препятствия на пути в Японию начали воздвигать таможенные власти, отказывая в пропуске через таможню даже тех категорий станков американского производства, вывоз которых не требовал лицензий.
Все эти доводы остались без последствий. Халл ответил на них пространной репликой, суть которой сводилась к утверждению: «Нам так надо, и всё делается правильно». За этим последовала серия новых ограничительных директив, но Япония на них уже не реагировала. Токио довольствовался тем, что Вашингтон не вводил эмбарго на экспорт таких поистине стратегических для империи товаров, как нефть и нефтепродукты.
Скоро, однако, пришел и их черед.
На сцену вытекает нефть
В 1940 году в Японии было добыто сырой и произведено синтетической нефти 335 тысяч килолитров. Потребление же нефтепродуктов составило 4 586 тысяч килолитров. Для удовлетворения внутреннего спроса, включая и военный, и для пополнения стратегических запасов Япония была вынуждена импортировать 2 292 тысячи килолитров сырой нефти и 2 191 тысячу килолитров нефтепродуктов. Таким образом, зависимость Японии от внешних источников нефти составляла в 1940 году 91,4 процента, нефтепродуктов – 58,3 процента. При этом более 80 процентов всех внешних поставок сырой нефти и нефтепродуктов обеспечивали США, около 15 процентов – Голландская Ост-Индия (Индонезия). Понятно, что запрет на экспорт в Японию сырой нефти и всей гаммы нефтепродуктов обрек бы империю в недалеком будущем на гибель как индустриальной и военной державы.
Официально ограничения были введены Вашингтоном лишь на поставки высококачественных сортов авиационного бензина и смазочных масел для авиационных двигателей. Они не затрагивали прочие нефтепродукты и сырую нефть, которые – формально - можно было закупать в США и вывозить в Японию практически беспрепятственно.
В действительности же, если в 1940 г. в Японию было ввезено из Соединенных Штатов 2 291,5 тыс. килолитров сырой нефти, то в 1941 г. – всего 693,8 тыс. Импорт нефтепродуктов за тот же период упал с 1 580,8 тыс. килолитров до 662,9 тыс.
Что же произошло? Как вышло, что в отсутствие формальных запретов Япония фактически лишилась доступа к жизненно важному сырью?
14 июня 1941 г. была издана директива президента Рузвельта № 8785 о замораживании финансовых активов «некоторых европейских стран». Режим различался в зависимости от групп стран – агрессоров (Германия и Италия), оккупированных и нейтральных. В отношении нейтральных государств «заморозка» была достаточно мягкой. Они имели право пользоваться своими активами на базе генеральных лицензий, которые им выдавали в обмен на обязательство не использовать деньги для закупки товаров, предназначенных для Германии и Италии. Формально и каждый другой собственник активов имел право пользоваться своими средствами, если получал на то отдельное согласие министерства финансов Соединенных Штатов.
До конца июля 1941 г. Япония в число стран, на которые распространялся режим "замораживания", не включалась по чисто формальному признаку: она не являлась европейской державой. Но 26 июля был сделан очередной и решающий шаг по пути экономической блокады Японии. Рузвельт подписал директиву № 8832, распространявшую режим замораживания на ее активы.
Отныне японцы могли получать бессчетное количество лицензий на импорт американских товаров, но не могли их оплачивать, поскольку японские деньги были заморожены. "Размораживать" их было можно, но только с предварительного согласия министерства финансов по каждому из контрактов. Тем самым резко усиливалась возможность экономической блокады Японии de facto без официального ее объявления. И управляли этим бюрократическим механизмом несколько структур, каждая из которых действовала по своему усмотрению.
Необъявленная блокада начала громить экономику Японии с первого же дня издания директивы №8832. Как докладывал 22 сентября 1941 Халлу его помощник Д. Ачесон, «в настоящее время ни одна из трех стран [США, Великобритания и Голландская Ост-Индия] не поставляют нефть в Японию». Несколькими днями позже он же разъяснил советнику-посланнику голландского посольства в Вашингтоне барону ван Бётцелеру: со дня замораживания японских активов никаких отгрузок в Японию нефти и нефтепродуктов из США не производилось, хотя несколько лицензий на экспорт в Японию небольших партий товаров этой группы и было выдано. «Иными словами, - пояснил Ачесон, - с помощью контроля через механизм замораживания экспорт в Японию нефти [и нефтепродуктов] был прекращен… и сохранение механизма контроля [над японскими финансовыми активами] будет и впредь обеспечивать те же результаты».
По такой же схеме были прекращены и поставки американского хлопка для японской текстильной промышленности. Тем самым дальневосточная империя лишалась возможности получать за рубежом валюту за вывоз своего основного экспортного товара - хлопчатобумажных тканей.
Империя оказалась под угрозой экономического удушения.
Горькая ирония истории заключается в том, что подобный поворот событий не входил в планы Рузвельта и даже противоречил им.
Благие намерения
В своих мемуарах Халл свидетельствует: «Готовность Японии не останавливаться и перед войной плюс значительно более высокая степень ее военной подготовленности дают полное объяснение причин, по которым мы так долго откладывали применение эмбарго на отгрузки в Японию нефти, лома черных металлов и других стратегических материалов. Президент и я были единодушны в проведении такой политики. Мы понимали, что если мы прекратим такие поставки, Япония вполне может ответить на это военными методами. Даже если бы она и не напала непосредственно на нас, она могла бы осуществить вторжение в другие территории, такие, как Голландская Ост-Индия, чтобы получить товары, в которых мы ей отказали».
В американских коридорах власти давно преобладало именно такое видение ситуации. Еще 5 декабря 1938 года в меморандуме, подготовленном в Дальневосточном отделе Госдепартамента, отмечалось: «любые попытки Соединенных Штатов, Великобритании и Нидерландов прекратить экспорт в Японию нефти могли бы побудить эту империю к насильственному захвату Голландской Ост-Индии». Эту точку зрения разделял и американский посол в Токио Джозеф Грю. Осенью 1939 г. на встрече с Рузвельтом он объяснил президенту: «Если мы прекратим поставки в Японию нефти, и если она при этом обнаружит, что не сможет получать нефть из других коммерческих источников в количествах, необходимых для обеспечения ее безопасности, она, скорее всего, отправит свой флот на захват Голландской Индии».
Позиция высшего руководства США заключалась в том, чтобы не давать Японии повода для нападения на голландскую колонию. 10 октября 1940 года госсекретарь Халл подчеркивал в беседе с коллегами по госдепу (то есть, по всей видимости, говорил всерьез): «президент стоит на позиции, что мы не должны перекрывать поставки нефти Японии … и тем самым толкать ее на военную экспедицию против Голландской Ост-Индии, и что мы должны отказывать Японии только в тех товарах, которые жизненно необходимы нам самим».
Рузвельт доходчиво подтвердил эту позицию в начале июля 1941, когда в восточных штатах США возник острый дефицит нефтепродуктов и для его ликвидации правительство решило ввести запрет на экспортные отгрузки нефти и нефтепродуктов из портов атлантического побережья. Воспользовавшись случаем, министр внутренних дел и по совместительству правительственный координатор использования нефтяных ресурсов для нужд национальной обороны Г. Икес потребовал ввести полный запрет на экспорт нефти и нефтепродуктов в Японию, пригрозив в противном случае уйти в отставку. Рузвельт, однако, отказался удовлетворить требование координатора и в личном письме строптивому сподвижнику высказался следующим образом: «В последние недели япошки ведут между собой поистине беспощадную борьбу, пытаясь определить, в каком направлении прыгать – нападать ли на Россию, идти ли в Южные Моря… или сидеть, выжидая, на заборе, и вести себя с нами более дружелюбно. Никто не знает, какое решение они примут, но, как Вам хорошо известно, для обеспечения контроля над Атлантикой для нас крайне важно поддерживать мир на Тихом океане. У меня просто нет флота, способного крутиться и там, и там». Таким образом Рузвельт разъяснил Икесу прямую взаимосвязь между введением эмбарго на экспорт нефти в Японию и возможным переходом ее к агрессивным действиям в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Икес намек понял и подавать в отставку не стал.
Даже директива о заморозке японских активов не имела целью окончательно сжигать мосты. Ее задача состояла в том, чтобы послать убедительный сигнал Токио ввиду его готовности расширить присутствие в Индокитае, но при этом не загонять ситуацию в окончательный тупик.
Тревожный интерес Вашингтона и Лондона к планам дальневосточной империи в Индокитае к лету 41-го приобрел черты навязчивой идеи. Особенно после того, как в начале июля со всех сторон начала поступать информация о намерениях Токио ввести свои войска в южный Индокитай и обзавестись на полуострове военно-морскими и авиационными базами. Естественно, в центре внимания оказался вопрос: как реагировать на такие планы, если Япония начнет их реализовать.
На посвященном этой теме заседании американского правительства, состоявшемся 18 июля, участники единодушно высказались за замораживание японских активов, однако предложение о введении полного эмбарго на поставки нефти в Японию Рузвельт решительно отверг: «Перекрытие всего сразу сегодня означало бы, наверное, начало войны на Тихом океане и поставило бы под угрозу британские коммуникации с Австралией и Новой Зеландией». Президент был согласен, что Токио нужно жестко предостеречь от ввода вооруженных сил в южный Индокитай, но считал необходимым оставить японцам возможность не доводить дело до крайности и сохранить доступ к американской нефти.
В итоге решили не пережимать. 21 июля 1941 года Минфин и Госдеп представили Рузвельту свои предложения. Предусматривая замораживание активов и дополнительные ограничения на поставки в Японию бензина, относительно нефти они предлагали не запрет экспорта, а лишь уменьшение поставок до объемов 1935 – 1936 гг. Предлагалось также ввести лицензирование экспорта хлопка с жесткими ограничениями, достаточными для оплаты импорта японского шелка.
Одновременно президенту была передана составленная штабом военно-морских сил США аналитическая записка под названием «Исследование эффекта эмбарго на торговлю между Соединенными Штатами и Японией». Этот документ, подготовленный по поручению Рузвельта, подтверждал: прекращение поставок нефти в Японию, скорее всего, вызовет острое недовольство в островной империи, усилит позиции наиболее воинственной части политических кругов, а главное – может в близком будущем привести к нападению Японии империи на Филиппины, на Малайю и Голландскую Ост-Индию, что, возможно, вовлечет в войну на Тихом океане и сами Соединенные Штаты. Считая, что США к войне с Японией еще не готовы, и развязывание ее не отвечало бы интересам Вашингтона, флотские аналитики заключали: «В настоящее время вводить эмбарго на торговлю с Японией не следует».
Таким образом, в конце июля 1941 умеренный подход разделяли и президент США, и ключевые ведомства, и даже военные. На совещании в Белом Доме 24 июля Рузвельт вновь подчеркнул: «если поставки нефти из Соединенных Штатов в Японию будут прекращены, она, возможно, ради получения нефти нападет на Голландскую Индию, в результате чего возникнет война». Рузвельт специально разъяснил, что замораживание японских активов не должно повлечь за собой полное эмбарго. Их размораживание для оплаты нефти следовало производить в объемах 1935 – 1936 гг.
Стараясь не доводить дело до окончательного разрыва, Белый Дом одновременно искал обходные пути. В ходе встречи с японским послом 24 июля Рузвельт предложил решить проблему компромиссом: коллективно, с участием правительств Соединенных Штатов, Японии, Великобритании, Китая и Нидерландов, объявить Французский Индокитай «нейтрализованной» страной, свободной от вооруженного вмешательства извне (Францию, под суверенитетом которой Индокитай находился, Рузвельт в число гарантов «нейтрализации» не включил, возможно, под воздействием своего хронического недовольства поведением правительства Петэна в его взаимоотношениях с Германией).
Президент при этом отметил, что такое соглашение стало бы для Японии гарантией, что никакая другая держава не сможет предпринимать в Индокитае действий, враждебных интересам Японии, и Токио будет иметь возможность в полном объеме и беспрепятственно удовлетворять свои потребности в сельскохозяйственных и сырьевых товарах местного происхождения.
Отказ же от его предложения и размещение японских войск в Южном Индокитае, предупредил Рузвельт, означали бы практически полное окружение японцами Филиппин, что создало бы открытую угрозу безопасности Соединенных Штатов и других заинтересованных стран. И предостерег: американское и другие заинтересованные правительства уже пришли к выводу, что уместным, допустимым и необходимым в таком случае станет прекращение торговли с Японией.
Обратим внимание: Рузвельт здесь ясно заявляет послу, что введение полного эмбарго на торговлю с Японией пока откладывается, хотя и не исключается в дальнейшем.
В скобках отметим, что этот эпизод мог бы представлять интерес для любителей альтернативной истории. Дело в том, что в Токио о предложении Рузвельта узнали лишь несколько дней спустя. Отчет о встрече с президентом Номура направил в столицу лишь 27 июля – за день до прибытия японских войск к берегам Индокитая. К тому же в его депеше не было упоминания о ключевой инициативе «нейтрализовать» Индокитай. Как посол объяснил позже, он просто ожидал от американцев письменного, строго документированного предложения. Но так и не дождался. Только 31 июля Государственный департамент официально подтвердил японскому МИДу предложение Рузвельта с существенным дополнением: распространить нейтрализацию Индокитая и на Таиланд. Однако было поздно, к тому времени бывшая французская колония уже оказалась под контролем Японии.
Тем временем санкционная история разворачивалась своим чередом. Окончательный вариант инструкций по применению «заморозки» президент утвердил 1 августа. Не вдаваясь в детали, пресс-релиз Белого Дома сообщал, что отныне экспорт моторного топлива и авиационных смазочных материалов будет разрешаться только в Британскую империю и страны Западного полушария, экспорт же прочих товаров этой группы будет разрешаться только в "обычных" или в "довоенных" объемах.
Таким образом, полного запрета на поставки в Японию нефти администрация США так и не ввела.
Рузвельт и Черчилль на борту линкора "Принц Уэльский". Август 1941.
А 2 августа, на борту крейсера "Августа" Рузвельт отбыл в двухнедельную поездку к берегам Ньюфаундленда, где должна была состояться его встреча с британским премьером Черчиллем. Вместе с ним отбыл заместитель госсекретаря Уэллес. Сам же госсекретарь Халл тем временем долечивался на горячих источниках. Эта отлучка сыграла роковую роль в дальнейшем развитии событий.
Бюрократия атакует
На несколько дней США остались без внешнеполитического руководства. За пределами Вашингтона оказались все три высших должностных лица, имевшие решающее влияние на японо-американские отношения. Их судьба на какой-то период оказалась в руках разнокалиберных клерков, всей полнотой понимания обстановки не владевших и лишенных возможности обращаться за разъяснениями к творцам американской внешней политики.
Механизм размораживания замороженных средств для оплаты экспортных поставок с самого начала располагал к бюрократическому произволу. Давать «добро» или нет - решали в итоге рядовые клерки. Они, естественно, руководствовались при этом мнением вышестоящих коллег или своим представлением об этом мнении. Начальство, в свою очередь, принимало решение в соответствии с указаниями министра финансов Моргентау. Министр же в суть каждого контракта вникать физически не мог и ограничивался лишь общими указаниями Рузвельта.
В отношении Японии пороки этой системы проявились в полной мере. Президентский декрет № 8832 ко времени отъезда Рузвельта действовал уже целую неделю. Тьма исполнявших его чиновников, не имея на тот момент четких указаний, действовала по собственному усмотрению, усугубленному антияпонскими настроениями. Инструкция по применению японской заморозки, подписанная Рузвельтом 1 августа, могла бы навести какой-то порядок, но именно в этот момент американский политический Олимп временно опустел.
Бюрократическая машина работала с таким рвением, что в первые же дни замораживания даже за пределами Соединенных Штатов возникло убеждение: США, ввели полное эмбарго на торговлю с Японией.
2 августа лидер гоминьдановского Китая Чан Кайши записал в дневнике: «Эмбарго Соединенных Штатов на поставки нефти в Японию стало, наконец, реальностью. Общественное мнение Японии даже под таким экономическим прессом еще не выглядит перевозбужденным, правительство же цепляется за надежду найти какой-нибудь компромисс с Вашингтоном. Нетрудно, однако, представить себе, в состоянии какой тревоги и напряжения обнаруживает себя наш противник».
Китайский генералиссимус, на заре туманной юности обучавшийся в японском военном училище, неплохо знал и менталитет "самураев ХХ века", и их реакции на кризисные ситуации, и потому в целом довольно точно оценил настроения в островной империи.
Ситуация, таким образом, в считанные дни пришла к тому, чего так хотело избежать политическое руководство США. При этом и цель новых санкций – предотвращение оккупации Индокитая - не была достигнута. Японский конвой в составе 50 судов с войсками, отправившийся 25 июля с китайского острова Хайнань, 28 июля прибыл к пунктам высадки. 30 июля основные силы японцев вошли в Сайгон, крупнейший город на юге полуострова. Под контролем императорской армии оказался весь Индокитайский союз, созданный французами еще в 1887 году на базе завоеванных ими Вьетнама, Лаоса и Камбоджи, некогда входивших в систему вассальных государств Китайской империи.
Дорога в ад
Операция была редкостной для того времени: в ходе нее не прозвучало ни единого выстрела. Войска дальневосточной империи вступали на территорию французской колонии с полученного за несколько дней до того согласия французского правительства во главе с престарелым маршалом Петэном.
Так летом 1941 сложилось уравнение «последних японских предложений» - вывод войск из южного Индокитая в обмен на восстановление режима в японо-американской торговле, существовавшего к концу июля.
Так летом 1941 сложилось уравнение «последних японских предложений» - вывод войск из южного Индокитая в обмен на восстановление режима в японо-американской торговле, существовавшего к концу июля.
Зачем понадобилась Японии индокитайская операция?
Официальный комментарий японского МИДа на эту тему отмечает «действия по окружению Японии Великобританией, Соединенными Штатами, Нидерландами, Австралией и режимом Чан Кайши…» В документе подробно перечислены многочисленные факты военной и дипломатической активности этих стран в Юго-Восточной Азии, включая Индокитай, направленной, по мнению МИД, против Японии. «Таким образом, - заключает МИД, - обстановка во Французском Индокитае подошла к черте, за которой, если не уделять ей внимания, оказалось бы серьезно затруднено или подвергнуто опасности создание Сферы сопроцветания в Восточной Азии… Япония и Франция, осознавая наличие между ними тесных взаимоотношений и общих интересов в Индокитае, приняли решение по созданию … системы совместной обороны в этой французской колонии».
Иными словами, Токио рассматривал Индокитай как ключевой элемент в реализации своей концепции «сферы сопроцветания», возродившейся в ходе поисков путей обеспечения экономической независимости.
На высадку японцев в Индокитае Вашингтон отреагировал гневной инвективой в адрес французского правительства, санкционировавшего японскую экспедицию. В заявлении 2 августа госдеп обвинил Виши в нарушении обещаний не сотрудничать с державами Оси, а также в содействии подрыву американской безопасности. Петэновская Франция вяло огрызнулась в том духе, что в текущих условиях вынуждена полагаться на услуги Японии в обеспечении безопасности своих колоний. И вообще, год назад США же не возражали против ввода японских сил в северный Индокитай.
Словом, у каждой из сторон этого "треугольника" были свои резоны, и за каждым их комплектом крылись свои интересы. Затевать поиски единой, приемлемой для всех правды никто не собирался. И эта несовместимость интересов была определяющей в поведении и Вашингтона, и Виши, и Токио.
В Японии давно уже предполагали возможным введение эмбарго на нефть и учитывали эту неприятную перспективу при разработке внешнеполитического курса. Однако в ходе затяжных дебатов вокруг вопроса, вводить вооруженные силы в Южный Индокитай или нет, призрак американской торговой блокады парадоксальным образом оказался задвинут на второй план. Возможно, этой угрозе и уделили бы должное внимание, если бы посол Номура отправил свою депешу о встрече с Рузвельтом незамедлительно, а не накануне высадки японской армады в Индокитае. Но случилось так, как случилось, и объявленное Рузвельтом замораживание активов, чреватое лишением Японии американских поставок нефти, прозвучало раскатом оглушительного грома среди неба, пусть давно уже и не ясного.
Премьер-министр Коноэ изложил свои впечатления 2 августа в докладе руководителю администрации императора маркизу Кидо для передачи монарху:
«Введенное Вашингтоном замораживание японских активов с возможным последующим прекращением поставок нефти создает для империи качественно новую обстановку. В народе ширятся антиамериканские настроения. На флоте нарастает обеспокоенность за боеспособность военно-морских сил, поскольку источников нефти Япония лишается, а стратегических запасов ее на Японских островах, по самым оптимистическим подсчетам, хватит всего года на два. Для разрешения ситуации требуются хорошо продуманные дипломатические маневры, в противном случае империя может оказаться в тупике. Чтобы этого не произошло, необходимо срочно и основательно обсудить положение дел с военным и военно-морским министрами. Если единства мнений с ними достичь не удастся, моему правительству придется уйти в отставку и перепоручить выполнение его функций армии и флоту.»
Фактически речь шла о переводе управления страной на военные рельсы.
В руководстве вооруженных сил мысли работали приблизительно в том же направлении. Того же 2 августа в рабочем журнале японского военного министерства появляется запись: «По сообщению информационного агентства "Домэй", американцами введено эмбарго на нефть. Если это соответствует истине, то избежать затяжной войны будет трудно. Политический отдел нашего министерства предлагает созвать совещание с участием императора для принятия решения о готовности воевать с Англией и Соединенными Штатами». В тот же день в министерстве началась работа над проектом документа о подготовке к войне с англосаксонскими державами.
Охватившая токийские коридоры власти военная лихорадка объяснялась просто: в программных документах армии, флота и императорской ставки введение эмбарго на торговлю с Японией еще с августа 1940 г. рассматривалось как наипервейшее casus belli - основание для применения вооруженной силы во имя прорыва экономической блокады против Японии.
Этот курс был неоднократно подтвержден впоследствии. В аналитическом докладе экспертов, представленном 5 июня 1941 года высшему руководству военно-морских сил, в перечне причин для применения вооруженной силы на первом месте стояло введение Соединенными Штатами (и\или Англией) эмбарго на поставки нефти, а также полное эмбарго на поставки каучука, олова, никеля и риса из Ост-Индии, Таиланда и Индокитая. Совместным решением армейского и флотского отделов императорской Ставки от 6 июня предусматривалось, что империя должна будет прибегнуть к вооруженной силе в двух ситуациях: 1) в случае введения Англией, Соединенными Штатами и Голландией эмбарго на торговлю с Японией, что поставило бы под угрозу само существование страны, и 2) в случае «если США самостоятельно или во взаимодействии с Англией, Голландией или другими государствами, усиливая постепенно кольцо окружения Японии, создадут для Империи ситуацию, нетерпимую для нее с точки зрения обороны».
Перманентное ожидание американской блокады надежно подготовило японскую элиту: введение режима «замораживания» против империи сразу же и без дополнительных уточнений было расценено в Токио именно как полное эмбарго. Хотя сам Рузвельт, как мы видели, к такому финалу не стремился и даже не догадывался, что за его спиной чиновники-энтузиасты безо всяких ультиматумов и вопреки его намерениям фактически уже начали против империи полноценную экономическую войну.
Не знал он об этом и 17 августа, когда сразу же по возвращении в Вашингтон со встречи с Черчиллем пригласил к себе посла Номуру и заявил: «Если японское правительство предпримет любые новые шаги, направленные на реализацию программы установления своего доминирования над соседними странами с применением силы или угрожая ее применением, правительство Соединенных Штатов будет вынуждено без промедления предпринять любые и все необходимые шаги, которые сочтет необходимым для защиты законных прав и интересов Соединенных Штатов и их граждан, а также для обеспечения безопасности Соединенных Штатов».
То было, несомненно, "последнее предупреждение". Проще говоря – ультиматум. Здесь стоит обратить внимание на слово «новые». Из него явствует, что само по себе вступление японских войск в южный Индокитай – из-за чего, собственно, и разгорелся международный кризис - Рузвельт не считал достаточным поводом для введения тотальной нефтяной блокады. Он не пояснил, что именно имел ввиду под «любыми шагами, и вряд ли это были военные меры: президент не мог быть уверен в том, что Конгресс санкционирует вовлечение США в войну за чужие колонии (речь ведь шла именно о соседних с Японией странах). Исходя из того, что известно о его твердой позиции против тотального нефтяного эмбарго, скорее всего, в своем ультиматуме он имел ввиду именно его как крайнюю меру воздействия на случай совершения Японией какого-то несомненного акта агрессии против ее соседей (война в Китае тут оставалась за скобками, поскольку уже шла с июля 1937 г. при молчаливом непротивлении со стороны Вашингтона).
Если бы президент США в беседе с японским послом четче сформулировал свои нефтяные угрозы, возможно, в этот момент все бы и разъяснилось. Ведь для Японии тотальное эмбарго уже и так началось несколько недель назад, о чем Номура не перминул бы сообщить в ответ. Но Рузвельт ничего такого не сказал, поскольку, только вернувшись из длительной отлучки, был не в курсе, что его козырным тузом уже пошли без его ведома.
Исполнители воли президента – чиновники нижних и средних звеньев – не имели доступа к тайникам президентского мышления. Тем более не знали они, что их поведение жестко поставило Японию лицом к лицу с выбором «мир или война». Так что для Токио ультиматумом Вашингтона стало не "последнее предупреждение" Рузвельта, а полная экономическая блокада, введенная никому не ведомыми заморскими служащими.
Халл, а от него и Рузвельт узнали о «нечаянном эмбарго» лишь в начале сентября, когда в Токио уже на всех этажах государственной власти шли бурные дебаты о том, когда же начинать военные операции, предусмотренные на такой случай. Объявлять, что государственная машина Соединенных Штатов допустила сбой, Белый Дом счел излишним и даже опасным: глава государства не имел права допускать произвол своего чиновничества, способный вовлечь США в войну безо всякого на то желания.
Японию же нюансы в стиле государственного управления Соединенными Штатами вообще не интересовали: в Токио уже с начала августа приступили к конкретной подготовке к войне, балансируя ее с дипломатическими попытками прийти к согласию с Вашингтоном.
До Перл-Харбора оставалось всего три месяца. А вскоре на столе переговоров появились «последние японские предложения».
В свете всего изложенного суть их можно сформулировать следующим образом.
Введенная Соединенными Штатами и их партнерами торговая блокада могла иметь свои результатом только экономический крах империи, вытеснение Японии из числа «великих держав» и подчинение ее диктату победителей в борьбе за место под солнцем. Избежать такой участи можно было лишь одним из двух способов: либо вернуть расположение Соединенных Штатов, а с ним – и нефть, хотя бы и в ограниченных объемах, либо обеспечить выживание силовым захватом зарубежных источников нефти, хотя бы с риском вступления в войну с США и их союзниками. Первый вариант был для Токио предпочтительным. Ради него империя была готова отказаться от уже обретенных позиций во французском Индокитае, тем самым отказавшись и от насильственного создания автаркического блока в Восточной Азии под своей эгидой. Второй вариант грозил полным разгромом, но все же оставлял близкую к безумной надежду – закрепиться на индонезийских нефтяных месторождениях, измотать США в войнах на Тихом океане и подвигнуть Вашингтон на компромиссный мир …
Для окончательного выбора оставалось одно – дождаться ответа Рузвельта на "последние предложения".