Уйти по-японски

Журнал "Вояж и отдых", ок.2002 г., автор Д.Бандура

“Ни один круг ада не может похвастать столь большой плотностью японского населения, как Седьмой, куда Данте определил всех самоубийц”. Инадзо Нитобэ, “Бусидо – душа Японии”

В разных уголках мира и в разные времена воинские сословия исповедывали культ достойного ухода из жизни. Но нигде он не достиг такой изощренности, как в средневековой Японии, в которой самоубийство возвысилось до подлинного искусства. Хотя, в отличие от икэбаны и чайной церемонии, и не снискало популярности за пределами родной почвы.

Слово

Слово “харакири” состоит из двух иероглифов: “живот” и “резать”. Менее известное слово “сэппуку” пишется теми же самыми иероглифами, только в обратном порядке. Разница, однако, этим не исчерпывается. Она заключается в отношении к предмету.

“Сэппуку” – это китаизм, “камбун”, а камбун в старой Японии служил языком высокого и официального стиля. Харакири же – исконно японская речь, живая речь простонародья. Даже не зная японского языка, в самом звучании “харакири” можно уловить некую вульгарность. Поскольку мы относимся к описываемому предмету с должным почтением, впредь будем писать “сэппуку”.

Так или иначе, оба слова донельзя прозрачны. Они описывают суть дела исключительно прямолинейно, без метафор и эвфемизмов, чего можно было бы ожидать от утонченно-иносказательной культуры Востока. Однако за этой внешней простотой стоит тысячелетняя история, богатейшая обрядность и совсем не примитивная идеология.

Истоки

Айны – это аборигены Японских островов. Некогда они населяли весь архипелаг. Потом предки нынешних японцев стали теснить их с юго-запада на северо-восток, и сейчас айны компактно проживают на Хоккайдо на положении этнического меньшинства.

В незапамятные времена у айнов существовал обычай «пере». Заключался он как раз в самоубийстве путем вспарывания живота. Правда, айнское "пере" имело преимущественно религиозный, точнее, магический смысл. Человек разрезал себе живот, и его бросали в бурное море в качестве очистительной жертвы. Со временем, как это случалось у многих народов, человеческие жертвы заменили на символы – в море стали бросать деревянные фигурки «инау». На “животе” инау делались засечки, символизировавшие отверстую плоть.

Однако японцы застали "пере" в его первозданном виде. Наиболее плотно с айнами контактировали вооруженные поселенцы северо-восточных провинций (во второй половине первого тысячелетия рубеж противостояния пролегал севернее нынешнего Токио), и не случайно сэппуку первоначально появилось именно в их среде. Самурайское сословие, которое впоследствии выросло из “восточных стражей”, унаследовало эту практику: уже в эпоху Хэйан (IX-XII вв) сэппуку входит в обычай.

История

В ХП веке самураи (буси), отодвинув на обочину истории императорский дом, на долгие столетия становятся правящим классом Японии. Во время войны между двумя могущественными воинскими кланами Таира и Минамото, которой сопровождается этот переворот, сэппуку получает повсеместное распространение.

Вот как описана в средневековом японском эпосе гибель Ёсицунэ, одного из предводителей клана Минамото (перевод А.Стругацкого):

“Судья Ёсицунэ произнес:
- Наступило мне время убить себя. Как советуешь это сделать?
Канэфуса ответил:
- Люди не устают расхваливать, как сделал это в столице Сато Таданобу.
- Тогда это проще простого. Широкие раны лучше всего.
Некогда Кокадзи из Сандзё изготовил по обету и преподнес в дар храму Курама кинжал с лезвием в шесть сунов и пять бу. Потом настоятель изъял этот дар из святилища, нарек именем “Имацуруги” и упрятал в сокровищницу. В бытность Судьи Ёсицунэ учеником в этом храме кинжал был пожалован ему как оружие самозащиты. Рукоять была сделана из сандалового дерева, ножны обтянуты парчой и схвачены бамбуковыми кольцами. Судья Ёсицунэ с детских лет хранил его, не расставаясь, и всегда носил за поясом. И вот этот самый кинжал он вонзил себе под левый сосок, и столь глубоко, что острие едва не вышло из спины. Он расширил рану на три стороны, вывалил наружу свои внутренности и вытер лезвие о рукав, затем подсунул кинжал под колено, накинул сверху одежду и оперся на подлокотник.”

Хотя “Сказание о Ёсицунэ”, откуда взят этот эпизод, было составлено только в XV веке, то есть, лет триста спустя, оно в целом верно отражает реалии описываемой эпохи. А именно - к войне Тайра и Минамото сэппуку утвердилось в качестве одного из важных самурайских обрядов.

А в ХIV - ХVI веках и вовсе приобрело характер повальной эпидемии. Центральная власть обессилела, страна раздробилась на множество мелких княжеств и впала в нескончаемую череду войн всех со всеми. Самураи совершали сэппуку повзводно и поротно, благо обстановка давала множество поводов для добровольного ухода из жизни. Обогащается и сам обряд. В целом складывается его церемониальная сторона. То смутное время вообще отмечено небывалым расцветом японских изящных искусств.

В ХVI веке междуусобному беспределу приходит конец. Клан Токугава железной рукой объединяет страну и укрепляет вертикаль власти. Сэппуку вписывается в новый порядок уже в качестве элемента государственного устройства. Если до тех пор оно было делом, как правило, добровольным (в случае бесчестного поступка со стороны самурая решение иногда принимали и родственники провинившегося или его сюзерен), то в эпоху Токугава (Эдо) совершается в том числе и по приговору суда за совершенные преступления. Сэппуку получает официальный статус привилегии исключительно воинского сословия. А сама церемония превращается в свод подробных письменных правил, тем самым окончательно обретая завершенные формы.

После буржуазной революции Мэйдзи конца ХIХ века класс самураев утрачивает политические позиции и постепенно удаляется с исторической арены. Однако обычай сэппуку пережил его на много десятков лет. В 1970 году Японию потрясло самоубийство писателя Мисима Юкио. Вместе с несколькими соратниками он захватил в заложники командира столичного гарнизона “сил самообороны” и обратился к солдатам с призывом выступить в защиту традиционных национальных ценностей. Солдаты осыпали его насмешками. Мисима был готов и к такому исходу. Он удалился в кабинет командира и совершил сэппуку, а соратник, в полном соответствии со старозаветным каноном, отрубил ему голову.

Теория

“Жизнь человека легче лебединого пуха”. Идея бренности земного бытия занимала центральное место в философии самураев. Практическое следствие этой идеи – абсолютное презрение к смерти. Воин в любой момент был готов легко и без сожалений расстаться с жизнью, если того требовал долг и сословные понятия о чести. Гибель во имя долга и чести считалась почетной и покрывала славой не только самого самурая, но и весь его род. Отсюда понятно, почему культура самоубийства достигла среди японского рыцарства такого расцвета.

Но почему из всех возможных они избрали именно такой, прямо скажем, не самый легкий способ? Дело, конечно, не только во влиянии айнов.

Дело, прежде всего, в животе. Живот – очень чувствительное место. Смерть от глубокого ранения в живот – самая мучительная. Теперь представьте себе, какое необходимо самообладание, мужество и сила воли, чтобы покончить с собой подобным образом. Чтобы начать и довести дело до конца. Это ведь не мгновенное необратимое действие, вроде прыжка с карниза или выстрела в голову из пистолета, не говоря уже о разгрызании ампулы с цианистым калием. Здесь – процесс. Спасуешь, замешкаешься, и вместо смертельной раны выйдет царапина. Позор.

Тому, кто замыслил сэппуку, не обойтись без высочайшего присутствия духа. А это качество превыше всего ценилось самураями. Они демонстрировали его друг другу при каждом удобном случае. В том числе и таким образом. Вообще, как мы увидим дальше, церемония сэппуку во многом сформировалась именно как акт высшего проявления личного мужества А с другой стороны – как акт почтения окружающих к самураю, проявляющему эти достойнейшие свойства.

Итак, ответ на вопрос “почему столь мучительным способом?” отчасти содержится в самом вопросе: как раз потому что способ мучительный. Но не только. У самоубийства через вскрытие живота есть и более глубокий смысловой уровень.

По учению дзэн-буддизма, который в большинстве своем исповедывали самураи, именно живот является вместилищем жизненных сил и души человека. В японском языке есть немало слов, где понятие “живот” выступает именно в этом качестве. Интересно, кстати, что и в языках некоторых других народов Восточной Азии – корякском, нивхском, якутском, эвенкийском, индонезийском - слова “живот” и “душа” являются однокоренными или употребляются в схожем смысле. Да и не только Восточной Азии: наше “нутро”, английское “guts”…

Таким образом, вскрывая себе живот, самурай не только выпускал свою душу с чисто практической целью освободить от нее бренную телесную оболочку. При этом он еще и являл миру свое истинное “нутро”. Демонстрация внутренностей (как это сделал Минамото Ёсицунэ) как раз и была призвана засвидетельствовать перед всеми непорочность помыслов. В таком смысловом контексте сэппуку становилось символом духовного очищения, актом сведения последних счетов с жизнью не в переносном, а в самом буквальном значении.

Обстоятельства

Какие обстоятельства могли побудить самурая совершить сэппуку?

Какие угодно. Любые обстоятельства, при которых страдала его самурайская честь. Или когда ему только казалось, что она страдает. Самурай не качал права и не звал адвокатов: попытка самооправдания могла быть воспринята как проявление малодушия. Вместо этого он вспарывал себе живот. Известен случай, когда два воина из императорской свиты совершили сэппуку из-за того, что на дворцовой лестнице случайно задели друг друга ножнами мечей.

И тем не менее существовало несколько типичных ситуаций, когда сэппуку оставалось единственным выходом. Прежде всего, это поражение в битве. Самурай кончал с собой, чтобы не попасть в плен, а также чтобы искупить вину и кровью смыть позор поражения. Военачальник Кусуноки Масасигэ, проиграв сражение, совершил сэппуку вместе с 60 своими соратниками.

Когда грозило неминуемое поражение, некоторые самураи перед сэппуку обезображивали кинжалом собственное лицо. Делалось это для того, чтобы враг не мог выдать голову покончившего с собой за свидетельство победы над ним в бою. Из известных фактов такого рода можно привести сэппуку известного полководца Нитта Ёсисада.

Следующий распространенный повод для сэппуку – смерть сюзерена: беспредельная верность господину являлась одним из краеугольных камней самурайского кодекса бусидо. Поэтому, когда предводитель погибал в бою и даже когда умирал своей смертью, вслед за ним добровольно уходили из жизни несколько приближенных. Этот обычай назывался оибара или цуйфуку – “сэппуку вослед”. В 1651 году в день смерти сёгуна Токугава Иэмицу покончили с собой пятеро князей (даймё) из его ближайшего окружения.

Совершали сэппуку и в знак протеста против несправедливости, и не обязательно обращенной на самого самурая. Классический пример – самоубийство Судзуки Сигэнари (ХVI век), который занимал высокий пост в администрации Токугава. Он совершил сэппуку после того, как сёгун дважды отверг его петицию за снижение непомерных поборов с крестьян вверенной ему провинции. Сёгуна проняло, и налоги действительно были снижены.

Наконец, как уже говорилось, в эпоху Токугава сэппуку стали совершать по приговору суда за нарушения закона или кодекса воинской чести. К осужденному являлся чиновник и показывал ему табличку с приговором к сэппуку. После этого его или оставляли дома или отдавали под надзор к даймё, который отвечал за то, чтобы приговоренный не ударился в бега.

Однако почетнее было покончить с собой не дожидаясь приговора. Казненный по собственному почину самурай тем самым полностью искупал свои прегрешения, реабилитируя не только себя, но и свой род. К тому же в этом случае имущество покойного переходило не казне, а роду.

Классический случай сэппуку по приговору суда – история сорока семи ронинов (ронин – это вольный самурай, низший слой в самурайском сословии). Господин, которому они служили, был приговорен к сэппуку за то, что в припадке ярости попытался убить сёгунского церемонимейстера. Сорок семь ронинов затаили обиду, и через два года, когда представился удобный случай, расправились с несчастным церемонимейстером. Хотя общественное мнение было на их стороне, всех осудили на сэппуку.

Место

Если самоубийство совершалось не в полевых условиях, когда вопрос о выборе подходящей площадки уже не стоял (например, при поражении в битве), то местом сэппуку мог быть дворец сёгуна, сад при княжеском доме, собственный дом самурая или буддийский храм. Что именно – это определялось рангом самурая и другими сопутствующими обстоятельствами.

Так, в сёгунском дворце налагала на себя руки самурайская элита - люди из свиты самого сёгуна, князья и их знатные вассалы и сподвижники. Во дворе князя – вассалы невысокого статуса, которые были осуждены и переданы князю на попечение. Дома – те, кому это было дозволено приговором, а также “добровольцы”. Храмы часто использовались в случае, когда необходимость расстаться с жизнью (например, табличка с соответствующим предписанием) настигала самурая в дороге. Для подобной оказии отправляющийся путешествовать самурай всегда имел в багаже особое церемониальное платье.

Относительно обустройства места сэппуку действовали специальные правила. В помещении возводили невысокий помост, на который должен был взойти будущий покойник. Стены драпировали белым (белый цвет в Японии смиволизирует траур). Белым же закрывали и щиты с фамильными гербами снаружи дома – если самурай убивал себя в собственном доме.

Если обряд происходил в саду, то место действия обносилось загородкой из кольев с натянутыми на них белыми полотнищами. Площадь выгородки составляла около 12 квадратных метров. Землю посыпали белым песком или выстилали циновками с белой каймою. В изгороди устраивали два входа – южный и северный. Через северный в сопровождении участников церемонии входил приговоренный к сэппуку, через южный – “секундант” (кайсяку) и его помощники. В убранстве площадки дозволялись варианты – ее могли украсить флагами со священными изречениями, легкими бамбуковыми воротами наподобие храмовых, увитыми белыми лентами. Когда сэппуку происходило в темное время суток, зажигали свечи. Входы могли быть как закрывающимися, так и открытыми. Последнее было удобнее для зрителей.

Участники

Их состав и количество также зависели от конкретной ситуации. Например, расклад для сэппуку по приговору под попечением даймё мог выглядеть следующим образом: 1 или 2 главных княжеских советника (каро), 2 или 3 младших советников (ёнин), 2 или 3 княжеских приближенных среднего ранга (моногасира), смотритель дворца (русуи), 6 прислужников, 4 самурая низшего ранга, 2 цензора – представителя властей и, последний по порядку, но не по важности, кайсяку с 1 или 2 помощниками. Список участников составлялся и утверждался накануне сэппуку.

Ниже мы коротко остановимся на роли некоторых из перечисленных персонажей, а пока расскажем подробнее о том, кто такой был кайсяку. На самом деле он являлся ключевой фигурой обряда – не считая, конечно, самого совершающего сэппуку. Задача кайсяку заключалась в том, чтобы после того, как самурай вскроет себе живот, обезглавить его мечом.

Можно подумать, что это был акт гуманизма. По факту – да, но не по цели. Кайсяку как бы страховал своего подопечного от малодушия, на случай, если у него не хватит воли нанести себе действительно смертельные раны. Цель состояла также и в том, чтобы не дать совершившему сэппуку испортить эстетику церемонии безобразными корчами. Также приличия требовали рубить голову не напрочь, а чтобы она повисла на лоскутке кожи. Потому что вид головы, катящейся по земле, нарушал торжественную строгость ритуала.

Для надежности на шею совершающего сэппуку наносили три точки, на которые должен был прийтись удар.

Участие кайсяку – сравнительно поздний элемент обряда. Напомним, что Минамото Ёсицунэ (ХII век) никто не отрубал голову, хотя рядом и находился его верный соратник, который мог это сделать. Но постепенно обычай укоренялся, и с конца ХVII века участие кайсяку стало обязательным по крайней мере в “официальных” сэппуку.

Будущий самоубийца сам выбирал себе кайсяку, или же это делали его родственники. Выбирали из числа близких друзей или из тех же родственников. При этом важнейшим условием было, конечно, безупречное владение мечом. Неловкий удар мог не только усугубить страдания, но и испортить всю красоту.

Обычай не позволял кайсяку пользоваться собственным оружием. Он брал меч у своей добровольной жертвы или у даймё.

Приглашение на сэппуку в качестве кайсяку было для любого самурая великой честью, в том числе и признанием его мастерства. Получив приглашение – от близкого, напомним, человека – он ни в коем случае не должен был каким-либо образом выказать свою печаль: это сочли бы за признание неготовности к миссии. Напротив, кайсяку был обязан всячески поблагодарить пригласившего за оказанное доверие.

Искусство кайсяку состояло не только в способности правильно нанести последний удар. Не менее важным было уловить момент до начала агонии. Потому что отсечь одним взмахом голову от агонизирующего тела весьма затруднительно.

Со временем кайсяку действительно стал выполнять функции избавителя. В поздние времена стало допускаться отсекновение головы до взрезания живота – в момент, когда перед самоубийцей ставили поднос с кинжалом или когда он брал его в руку и готовился себя зарезать. Эти детали определялись предварительными договоренностями и условиями сэппуку, которое в этом гуманизированном виде переставало быть сэппуку в изначальном смысле слова.

Инструменты

Орудием сэппуку служил специальный нож односторонней заточки 25 сантиметров в длину. В самурайских домах он считался реликвией и хранился на почетном месте на подставке для меча. Часто использовался и короткий меч вакидзаси, входивший в стандартную экипировку самурая и потому всегда находившийся под рукой. В исключительных случаях, когда ни того, ни другого в нужный момент не оказывалось, годился и длинный меч. Его брали за лезвие, обернув материей, в 10-12 сантиметрах от острия: очень важно было при совершении сэппуку не задеть позвоночник и тем самым не лишить себя возможности сделать все, как положено. Иногда таким же образом регулировали и длину короткого меча.

Известны отдельные случаи, когда сэппуку выполняли заостренной бамбуковой палкой – по приказу сюзерена за особо злостные прегрешения или чтобы покрыть неувядаемой славой себя и потомство. А бывало, что и на спор.

Существовал также специальный женский кинжал для самоубийства, с помощью которого супруги самураев, если что, перерезали себе горло. Обычно женщины самурайских родов получали его от мужа в качестве свадебного подарка.

Подготовка

В последний путь провожали накануне. К самураю, приговоренному судом или собственной честью, приходили близкие, приносили его любимые кушанья, пили сакэ, беседовали и шутили на темы бренности бытия – короче, всячески демонстрировали, что жизнь, в сущности, не стоит никаких сожалений.

Наступает назначенный час. Участники облачаются в церемониальные одежды. Если сэппуку совершает знатный самурай, то кайсяку и его помощники наряжаются в белое.Приговоренный тоже надевает белое кимоно без фамильных гербов и каких-либо еще украшений – его подают сложенным на большом подносе.

Сначала на место сэппуку являются цензоры. Вслед за ними – процессия приговоренного: впереди княжеский приближенный, сзади – младший советник, прислужники по бокам.

Все рассаживаются по местам. Приговоренный садится на землю (или на помост) лицом к официальным участникам (и, как правило, к северу или к западу). Слева и сзади от него припадает на колено кайсяку По бокам занимают место двое прислужников. Если приговоренный вдруг захочет совершить побег, они должны заколоть его на месте. Но он, конечно, этого не сделает, потому что не захочет навеки обесчестить свое имя.

Ровным, торжественным голосом главный из двух присутствующих цензоров зачитывает приговор. Осужденный имеет право на последнее слово, но по правилам оно сводится к признанию своей вины. Зачитав приговор, главный цензор покидает место сэппуку.

Прислужники помогают приговоренному обнажить верхнюю часть тела. Кимоно подтыкается под колени таким образом, чтобы исключить падение тела на спину.

Помощник кайсяку ставит перед приговоренным небольшой поднос с кинжалом или коротким мечом. Тот берет поднос в руки и поднимает его ко лбу.

Кайсяку спускает с правого плеча одежду – чтобы удобнее было рубить, обнажает меч, а ножны кладет на землю рядом. При этом он ни в коем случае не должен попасть в поле зрения приговоренного.

Это, впрочем, несложно: приговоренный смотрит прямо перед собой. Он ставит поднос обратно и берет в правую руку кинжал…

Впечатлительных просят удалиться

Существовало много разных способов вспороть себе живот. Выбор зависел от самого осужденного. Он заранее обговаривал это с кайсяку и другими участниками. Чем более сложным, а значит, мучительным оказывался избранный способ, чем больше мужества выказывал самурай в последний момент своей жизни, тем больше доставалось ему после смерти славы.

Чаще всего применялся косой разрез слева направо снизу вверх, иногда с небольшим доворотом в конце под прямым углом. Распространены были также двойные разрезы под прямым углом (вверх – направо или направо – вверх). Но самыми трудными считались крестообразные, прямые (от левого бока к правому, затем вертикально от диафрагмы до пупка) и косые (первый – слева направо и сверху вниз; второй, требовавший меньших усилий, слева направо снизу вверх).

Чтобы рана стала гарантированно смертельной, самурай должен был первым же движением перерезать мышцы брюшины и внутренности. Выполнять это следовало без суеты, уверенно и с торжественным выражением лица.

Вспарывать живот, как уже говорилось, следовало таким образом, чтобы все увидели внутренности. Однажды знаменитый мастер чайной церемонии Сэн Рикю получил приказ совершить сэппуку. Вспоров себе живот, он отрезал часть кишки, положил на поднос и велел отправить ее приговорившему его владыке.

Свидетельство очевидца

Европейцы, прибывшие в Японию во второй половине 19 века, еще застали этот обычай. Вот хладнокровное этнографическое описание, которое оставил британский дипломат и писатель Э.Б.Митфорд, воочию наблюдавший церемонию сэппуку в 1868 году (Tales of old Japan, by A.B.Mitford (lord Redesdale) , published by Charles E. Tuttle Co):

“Нас, семерых иностранных представителей, пригласили пройти в хондо, главный зал храма, где должна была состояться церемония. Это было впечатляющее зрелище. Большой зал с высоким потолком, поддерживаемым темными деревянными колоннами. Из-под потолка свисали большие лампы и украшения, как обычно в буддийских храмах. Перед высоким алтарем, где пол, покрытый прекрасными белыми циновками, возвышается на 3-4 дюйма от земли, была расстелена красная подстилка. Высокие свечи, расставленные на равном удалении друг от друга, испускали тусклый таинственный свет, достаточный, чтобы было видно все происходящее. Семеро японцев заняли места слева от возвышения, семеро иностранцев справа. Больше никого не было.

Через несколько минут напряженного ожидания вошел Таки Дзэндзабуро, 32-летний мужчина благородной наружности, одетый в церемониальное платье… Его сопровождал кайсяку и три помощника в воинских одеждах с золотым шитьем… Кайсяку был учеником Таки Дзэндзабуро и был выбран друзьями последнего из своего числа за мастерство во владении мечом.

С кайсяку по левую руку, Таки Дзэндзабуро медленно приблизился к японским свидетелям. Оба поклонились, затем подошли к иностранцам и приветствовали нас таким же образом, возможно даже с еще большей почтительностью. Оба раза им ответили тем же. Медленно, с великим достоинством приговоренный поднялся на возвышение, дважды простерся ниц перед алтарем, затем сел на подстилку спиной к алтарю, а кайсяку присел слева от него. Затем вперед выступил один из трех помощников, в руках он нес подставку, вроде тех, на которые кладут храмовые подношения. На ней лежал завернутый в бумагу вакидзаси, короткий меч или японский кинжал девяти с половиной дюймов в длину с лезвием острым, как бритва. С низким поклоном он протянул его осужденному, который принял оружие, благоговейно поднес его обеими руками ко лбу и поставил перед собой…

Еще раз поклонившись, он спустил с плеч одежду и остался обнаженным по пояс. Аккуратно, согласно обычаю, он подоткнул рукава под колени, чтобы не упасть назад. Благородный японский воин должен, умирая, упасть только вперед. Решительной и твердой рукой он взял лежавший перед ним кинжал; задумчиво и даже с какой-то нежностью он посмотрел на оружие.

Собравшись в последний раз с мыслями, он глубоко вонзил кинжал в левый бок, медленно разрезал себе живот слева направо, повернул в ране кинжал и сделал еще движение вверх. За все это время ни один мускул не дрогнул на его лице. Потом он вытащил кинжал, наклонился вперед и подставил шею. В первый раз гримаса боли исказила его лицо, но он не издал ни звука. В этот момент кайсяку, стоявший рядом и внимательно следивший за каждым его движением, вскочил на ноги, высоко поднял меч и на мгновение задержал его в воздухе. Раздался короткий, тяжелый и глухой звук – одним ударом голова была отсечена от тела.”

Чай со сладостями

Кайсяку отходит от мертвого тела, держа меч острием вниз, становится на колени и вытирает лезвие белой бумагой. Берет отрубленную голову за пучок волос – элемент традиционной самурайской прически – и, поддерживая подбородок рукоятью меча, демонстрирует второму, оставшемуся на месте сэппуку цензору профиль головы (или же это делает помощник кайсяку). Если голова лысая, то ее поднимают за ухо, проткнув его ножом кодзука, который наряду с длинным и коротким мечами входит в вооружение самурая.

Самураи низшего ранга загораживают тело белыми ширмами и возжигают курения. Потом они прибирают место и хоронят погибшего – в случае, если по условиям не предусмотрена выдача тела родственникам.

Тем временем хозяин дома уводит прочих участников в отдельное помещение и предлагает им чай со сладостями.